Эффект Реальности

Понятие постмодернистской философии, в содержании которого фиксируется феномен фундаментального сомнения постмодернизма в онтологической репрезентации (наличии денотата) понятия, с десигнатом которого (см. Трансцендентальное означаемое) субъект сталкивается в семиотическом пространстве. Термин введен Р.Бартом в одноименной работе (1968), посвященной анализу литературных приемов создания эффекта достоверности или "Э.Р.". Р.Барт выделяет феномен литературного описания (начиная от экфрасиса - античного жанра дескриптивного отрывка, обособленного внутри целостного произведения), посвященного "описанию места, времени, тех или иных лиц или произведений искусства", и показывает, что практически описание как таковое выполняет сугубо "эстетическую функцию", то есть.

"описание не подчиняется никакому реалистическому заданию. Мало существенна его правдивость, даже правдоподобие. Львов и оливы можно с легкостью помещать в страны Севера - существенны одни лишь нормы описательного жанра". Таким образом, литературное описание, по оценке Р.Барта, выступает явлением сугубо дискурсивного (не референциального) плана, поскольку применительно к нему даже сам феномен правдоподобия как таковой "имеет. Не референциальный, а открыто дискурсивный характер", ибо всецело "определяется правилами данного типа речи". Иными словами, "эстетические правила вбирают в себя правила референциальные". Р.Барт в этом контексте приводит в качестве примера описание Г.Флобером Руана ("Госпожа Бовари"), в рамках которого реальный (в классическом смысле этого слова) Руан (Руан как онтологический объект) отнюдь не оказывается предметом этого описания.

"ткань описания, где, казалось бы, первостепенное значение . Уделяется Руану как объекту, - в действительности лишь основа, на которую нашиваются жемчужины редких метафор, нейтрально-прозаический наполнитель, которым разбавлено драгоценное вещество символики. Словно во всем Руане писателю важны только риторические фигуры, которыми он описывается, словно Руан достоин упоминания только в виде замещающих его образов /подчеркнуто мною - М.М./ Все описание Руана выстроено таким образом, чтобы уподобить Руан живописному полотну, - средствами языка воссоздается картина, словно уже написанная на холсте" (Р.Барт - ср. У Г.Флобера. "отсюда, сверху, весь ландшафт представлялся неподвижным, как на картине"). В процедуре описания, таким образом, писатель реализует "платоновское определение художника как подражателя третьей степени, так как он подражает тому, что уже само есть имитация некой сущности" (см.

Симулякр - ср. Платон. Государство, X, 599). Собственно, сама возможность описания, т.е. Фактически "наименования референта" обеспечена отнюдь не онтологическим наличием этого референта (объекта описания), но задается наличными правилами описания, не только самодостаточными в своей процессуальности, но и достаточными для создания Э.Р. Таким образом, "определяющей для литературы является ее техника смыслообразования", в пространстве которой "означающие могут неограниченно играть", и игра эта фактически обретает креационный характер по отношению к "реальности" как таковой, которая, однако, в обрисованном парадигмальном контексте может быть оценена с точки зрения своего онтологического статуса не более, как "эффект", достигнутый сугубо семиотическими средствами.

По выражению Р.Барта, "в зачине всякого классического текста (то есть подчиненного правдоподобию в его древнем смысле) подразумевается слово Esto (пусть, например.., предположим...)". В контексте постмодернистского отказа от презумпции референции вообще (см. Пустой знак) речевую деятельность "более не окутывает благостное облако иллюзий реалистического свойства" (Р.Барт). Особую остроту приобретает проблема Э.Р. В сравнении текстов литературной тради- ции и текстов исторического характера (как отмечает Р.Барт, далеко не случайно в европейской культуре "реализм в литературе сложился примерно в те же десятилетия, когда воцарилась "объективная" историография"). Это связано с тем, что если для романиста как создателя "вымышленного повествования" воплощенная в письме (см.

Письмо) реальность "оказывает весьма незначительное сопротивление структуре", то применительно к историку "реальность никоим образом не может смешиваться с правдоподобием", поскольку, по оценке Р.Барта, "правдоподобие - это общее, а не частное, которым занимается История" (а в европейской культуре "еще со времен античности "реальность" относилась к сфере Истории"). Именно стремление классической литературы максимально приблизиться к реальности (имея в распоряжении лишь средства для создания Э.Р.) и обусловливает ее любовь к отточенности в описании деталей. Детали ("барометр" у Флобера, "маленькая дверца" у Мишле и т.п.) "говорят в конечном счете только одно. Мы - реальность" (Р.Барт), т.е., в итоге, служат средством для создания своего рода "референциальной иллюзии".

Сущность этой иллюзии заключается в том, что "реальность", будучи изгнана из реалистического высказывания как денотативное означаемое, входит в него уже как означаемое коннотативное /см. Коннотация - M.M./. Стоит только признать, что известного рода детали непосредственно отсылают к реальности, как они тут же начинают неявным образом означать ее" (Р.Барт). В этом отношении литература, по сравнению Р.Барта, подобна Орфею, выводящему Эвридику из Аида. "пока она твердо идет вперед, зная при этом, что за ней следуют, - тогда за спиной у нее реальность, и литература понемногу вытягивает ее из тьмы неназванного, заставляет ее дышать, двигаться, жить, направляясь к ясности смысла. Но стоит ей оглянуться на предмет своей любви, как в руках у нее остается лишь названный, то есть мертвый смысл".

Фактически литература приходит к тому, что "само отсутствие означаемого, поглощенного референтом, становится означающим понятия "реализм", - именно в этой ситуации и возникает Э.Р. Как "основа того скрытого правдоподобия, которое и формирует эстетику . Новой литературы", в контексте конституируется важная в контексте эволюции постмодернистской парадигмы дефиниция. "правдоподобие . Есть не что иное, как сам реализм (будем называть так всякий дискурс, включающий высказывания, гарантированные одним лишь референтом)" (Р.Барт). Несмотря на исходно очень конкретный (а именно - сугубо литературоведческий) контекст введения данного понятия в философский оборот, статус данного концепта в философии постмодернизма может быть оценен как существенно значимый, ибо в его содержании заложена фундаментальная для постмодернистской парадигмы презумпция трактовки онтологического статуса означаемого как лишь семиотически артикулированного (обеспеченного лишь уверенностью говорящего субъекта в наличии не только десигнатов, но и денотатов используемых им понятий).

Р.Барт эксплицитно формулирует в работе "Э.Р." программу деонтологизации десигната как такового. "сегодня задача состоит в том, чтобы . Опустошить знак, бесконечно оттесняя все дальше его предмет, - вплоть до радикального пересмотра всей многовековой эстетики "изображения". Реализация этой программы в ходе эволюции постмодернистской парадигмы привела к фундаментальным широким обобщениям постмодернизма относительно онтологии вообще, заключающимся в радикальном отказе от построения философских "онтологии" и ориентации на трактовку реальности в качестве "гиперреальности", объекта - в качестве симулякра и т.п., что в итоге приведет к конституированию постмодернизмом концепции "украденного объекта", основанной на сугубо семиотической трактовке объективности вообще.

На этой основе в современной аналитике дискурсивных процессов конституируется идея своего рода "дискурсивной материальности" (Серио), которая мыслится как конституируемая посредством проявления имен существительных в предикативных отношениях (см. Дискурс, Номинализация, Преконструкт). (См. Также Эффект значения, Эффект-субъект, Онтология, Симуляция, Гиперреальность, Виртуальная реальность, Украденный объект, Метафизика, Постметафизическое мышление.) М.А. Можейко.