Валентин Катаев - Уже Написан Вертер

…Он спит, и ему видится, что он на дачном полустанке и ему надо перейти полотно, на которомостановился поезд. Нужно подняться, пройти через тамбур, и окажешься на другой стороне. Однако онобнаруживает, что другой двери нет, а поезд трогается и набирает ход, прыгать поздно, и поездуносит его все дальше. Он в пространстве сновидения и понемногу как будто начинает припоминатьвстречающееся на пути. И это высокое здание, и клумбу петуний, и зловещий, темного кирпича гараж. Уворот его стоит человек, помахивающий маузером. Это Наум Бесстрашный наблюдает, как бывшийпредгубчека Макс Маркин, бывший начоперотдела по прозвищу Ангел Смерти, правый эсер Серафим Лосьи женщина — сексот Инга раздеваются, перед тем как войти во мрак гаража и раствориться в нем.

Этовидение сменяется другими. Его мать Лариса Германовна во главе стола во время воскресного обедана террасе богатой дачи, а он, Дима, в центре внимания гостей, перед которыми его папа хвалит работысына, прирожденного живописца.…А вот и он сам, уже в красной Одессе. Врангель еще в Крыму. Белополяки под Киевом. Бывший юнкер —артиллерист, Дима работает в Изогите, малюя плакаты и лозунги. Как и другие служащие, он обедает встоловой по карточкам вместе с Ингой. Несколько дней назад они ненадолго зашли в загс и вышлимужем и женой.Когда они уже заканчивали обед, двое с наганом и маузером подошли к нему сзади и велели, необорачиваясь, выйти без шума на улицу и повели его прямо по мостовой к семиэтажному зданию, водворе которого и стоял гараж из темного кирпича.

Мысль Димы лихорадочно билась. Почему взялитолько его. Что они знают. Да, он передал письмо, но ведь мог и не иметь представления о егосодержании. В собраниях на маяке не участвовал, только присутствовал, и то раз. Почему же все-такине взяли Ингу?…В семиэтажном здании господствовали неестественная тишина и безлюдье. Лишь на площадкешестого этажа попался конвойный с девушкой в гимназическом платье. Первая в городе красавицаВенгржановская, взятая вместе с братом, участником польско-английского заговора.…Следователь сообщил, что все, кто был на маяке, уже в подвале, и заставил подписать готовыйпротокол, чтобы не терять времени. Ночью Дима слышал, как гремели запоры и выкрикивали фамилии:Прокудин. Фон Дидерихс. Венгржановская.

Он вспомнил, что у гаража заставляют раздеваться, неотделяя мужчин от женщин…Лариса Германовна, узнав об аресте сына, бросилась к бывшему эсеру по имени Серафим Лось.Когда-то они вместе с нынешним предгубчека, тоже бывшим эсером, Максом Маркиным бежали из ссылки.Лосю удалось во имя старой дружбы упросить его «подарить ему жизнь этого мальчика». Маркин обещали вызвал Ангела Смерти. «Выстрел пойдет в стену, — сказал тот, — а юнкера покажем как выведенного врасход».Утром Лариса Германовна нашла в газете в списке расстрелянных Димино имя. Она вновь побежала кЛосю, а Дима тем временем другой дорогой пришел на квартиру, где они жили с Ингой. «Кто тебявыпустил?» — спросила она вернувшегося мужа. Маркин. Она так и думала.

Он бывший левый эсер. Контрапролезла и в органы. Но еще посмотрим, кто кого. Только теперь Дима понял, кто перед ним и почему такхорошо был осведомлен следователь. Инга тем временем отправилась в самую шикарную в городегостиницу, где в номере люкс жил уполномоченный Троцкого Наум Бесстрашный, когда-то убившийгерманского посла Мирбаха, чтобы сорвать Брестский мир. Тогда он был левым эсером, теперь жетроцкистом, влюбленным в Льва Давыдовича. «Гражданка Лазарева. Вы арестованы», — неожиданно изректот, и, не успев прийти в себя от неожиданности и ужаса, Инга оказалась в подвале.Дима тем временем пришел к матери на дачу, но застал её мертвой. Вызванный сосед доктор ничем ужене мог помочь, кроме как советом сейчас же скрыться, хоть в Румынию.И вот он уже старик.

Он лежит на соломенном матраце в лагерном лазарете, задыхаясь от кашля, срозовой пеной на губах. В затухающем сознании проходят картины и видения. Среди них вновь клумба,гараж, Наум Бесстрашный, огнем и мечом утверждающий всемирную революцию, и четверо голых. Троемужчин и женщина с чуть короткими ногами и хорошо развитым тазом…Человеку с маузером трудно пока представить себя в подвале здания на Лубянской площадиползающим на коленях и целующим начищенные кремом сапоги окружающих его людей. Тем не менеепозднее его взяли с поличным при переходе границы с письмом от Троцкого к Радеку. Его втолкнули вподвал, поставили лицом к кирпичной стене. Посыпалась красная пыль, и он исчез из жизни.«Наверно, вы не дрогнете, сметая человека.

Что ж, мученики догмата, вы тоже — жертвы века», каксказал поэт..