Ольга Форш - Одеты Камнем

268

Главными героями романа являются первые революционеры-террористы 60-х годов XIXвека.12 марта 1923 года, в день, когда мне, Сергею Русанину, стукнуло 83 года, я решил предатьгласности то, что хранил в безмолвии всю жизнь. Я родился в сороковом году, пережилчетырёх императоров и четыре войны, служил в кавалерии и отличался на Кавказе. В 1887году одно событие выбило меня из седла. Я вышел в отставку и закрылся отшельникомв своём имении, пока в революцию его не сожгли. Наше Угорье — Н-ской губернии, рядомс имением Лагутина.Я и Вера Лагутина вместе росли, играли, учились. В семнадцать лет соловья слушалии должны были обвенчаться, если бы не собственная моя дурость. Привёз я на своипоследние каникулы в Угорье своего товарища Михаила.

В 59 году поступил он к намиз киевского Владимирского кадетского корпуса прямо на третий курс. Был он нелюдимый,из себя же весьма пригож, вроде итальянца. Глаза горят, а брови союзные. Родом он былиз Бессарабии. По отцу не то румын, не то молдаванин.Загадочность судьбы Михаила давно волновала исследователей. Один из них ещё в 1905 годуобращался в печати ко всем, прося дать хоть какие-нибудь сведения об этом деле.Я ещё не был готов. Только сейчас я могу сказать громко. Предатель Михаила Бейдемана— я.Я живу в большом доме, имеющем историческое прошлое. Сын моего сослуживца, товарищ ПетяТулупов, пристроил меня жильцом-нянькой к внучатам Ивана Потапыча, бывшего лакея последнеговладельца. Когда я не на промысле, то можно писать.

А промысел у меня один —подаяние.В первый раз я увидел Михаила, когда новичков провели мимо меня в баню. Он выделялсясреди всех, и показался мне очень красив. После оказалось, что кровать его рядом с моей.В тот первый вечер в дортуаре читали вслух «Князя Серебряного». Михаил резко отозвалсяоб этом произведении. «Расписной пряник на розовой водице», — презрительно сказал он.В Михаиле не было переходов. Всё обличало в нём глубокую неуравновешенность души. Но,может быть, как раз это его качество и притягивало меня неодолимым очарованием. Некий злойгений толкнул меня познакомить его с отцом Веры — Лагутиным.Моя тётушка, графиня Кушина, собирала по воскресеньям салон, в котором бывали всезнаменитые люди того времени.

Бывал у тётушки и Достоевский. По дороге к тётушкея просил Михаила выражать своё мнение без резкости, а лучше хранить его при себе. Михаилмоей просьбы не выполнил. Разгорячённый разговором с Достоевским, он произнёс горячую речьо социализме. Неизвестно, каков был бы финал этого выступления, если бы не произошлаодна случайность. Лакей, подносивший тётушке огромный чайник кипятку, поскользнулся и долженбыл обварить Лагутина, если бы не Михаил. Он заслонил собой старика и получил весь чайниккипятку на свою правую руку. Тётушка засучила рукав Михаилу и стала делать ему перевязку.Именно тогда я увидел у него на руке, немного выше запястья, родинку, в точности похожуюна паука. Откланиваясь, Достоевский пригласил Михаила к себе для продолжения разговора,а старик Лагутин позвал его на каникулы в своё имение.

Среди гостей был только одинчеловек, на которого обваренная рука Михаила не произвела действия, затушевавшего дерзкуюфразу о социализме. Это был молодой красавец, генерал, граф Пётр Андреевич Шувалов, начальниктретьего отделения.Михаил наотрез отказался посещать салон тётушки. Ко мне он тогда серьёзно не относился. Ужетогда все чувства у Михаила были только средством для приближения к злодейскому замыслу,которым он был одержим… Сейчас я спрашиваю себя. А что, если был прав Михаил, отдав своюсвободу, свой смелый разум за эту новую жизнь.В тот год Вера кончала Смольный институт, и я повёл Михаила на очереднойрождественский бал. Именно там он познакомился с Верой. У Веры с Михаилом сразу жевышел серьёзный разговор.

Иначе и быть не могло. Вера прочла бездну книг. Будучи внучкойдекабриста, она особенно относилась ко всем либеральным бредням, а в столике у неё былзаперт томик Рылеева.Балы в Смольном часто посещал император Александр II. Случилось это и в тот вечер. Однаиз классных дам, молодая весёлая итальянка, разрешала девушкам видеться в своей комнатес братьями и кузенами. Туда мы и отправились во время одного из антрактов, прихвативс собой глупенькую Кити. Из-за дверей смежной комнаты мы услышали голоса. Женскийплачущий и утешающий мужской — прерываемые звуками поцелуев. Даже в этом любовном лепетенельзя было не узнать голос Александра II. Мы кинулись к выходу, но Михаил с искажённымлицом и горящими глазами остался. Из коридора мы слышали, как дверь в смежную комнатуотворилась, кто-то вышел, и глухой голос Михаила произнёс.

«Это низость!». Потом мимо насторопливым, убегающим шагом прошёл государь. Михаил исчез, а мы вернулись в бальный зал.На пасху я поехал в Лагутино. Был шестидесятый год. Крепостное право доживало последниедни. В то время появились дворяне, над которыми ни бог, ни человеческие законыне имели никакой власти. Таким самодуром был отец Веры Эраст Петрович Лагутин, одиниз умнейших людей своего времени. Был Эраст Петрович вдов и большой женолюб. Вера рослапод опёкой француженок, которые часто менялись, и имела неограниченный доступ к огромнойотцовской библиотеке. Верстах в трёх от усадьбы жил художник Линученко со своей женойКарелией Петрововной. Он был дядей Веры по боковой линии и закадычным её другом, защитникоми наставником.После случая в Смольном мы с Михаилом поссорились, но помешать его приезду в Лагутиноя не мог. Тем не менее, я был уверен, что между Верой и Михаилом страсти нет —слишком уж скучными и серьёзными были их разговоры.Прибыв в Лагутино, мы попали на пасхальные гуляния.

На горке перед домом крепостныедевки в нарядных сарафанах катали по деревянным желобкам яйца, крашеные в разные цвета.Одна из женщин, Марфа, приглянулась Эрасту Петровичу, и он решил отдать её мужа Петрав солдаты, несмотря на упорное сопротивление этому Веры. Устраивать эти мерзкие забавыЭрасту Петровичу помогал его управляющий и наперсник, француз Шарль Дельмас, прозванныйкрестьянами Масеичем.До ужина мы решили прогуляться на хутор к Линученкам, но их дома не оказалось:Карелия Петрововна заболела, и муж увёз её на юг. Я не мог наглядеться на Веру.В её худощавом теле, в узких плечах была покорная женственность. Когда шла она, склонивголову, приходила на память средневековая покорная жена. Но в глазах Веры показывалсяиной облик.

Глаза были серые, твёрдые, с затаённой мыслью, которую не захочет —не выскажет.Недалеко от хутора Линученков было странное место — круглое озеро у подножия холмов.Согласно местной легенде, здесь погибла дочь старой помещицы. Мать прокляла её за то, что онаубежала с заезжим гусаром. Когда они проезжали через это место, земля разверзлась и затянулаих вместе с конями и каретой, а поверху разлилось озеро. В народе его называлиВедьмин Глаз.Вера села на большой камень у озера, мы — рядом. Вдруг появилась Марфа, кинулась в ногик Вере и стала умолять её заступиться за Петра. Вера, как могла, утешила несчастнуюженщину и обещала сделать всё, что сможет.Вернувшись в усадьбу, мы с Михаилом переоделись в мундиры по случаюбала-маскарада, который устроил Эраст Петрович.

Кроме нас, не костюмирован былещё один гость — князь Нельский, богатый сосед, уже не молодой, очень просвещённыйи гуманный человек. Мы с Михаилом в масках были очень похожи. Вера шепнула мне. «Приходискорей в беседку», и только после этого поняла, что я — не Михаил. Бес ревности обуялменя. Я спрятался в кустах у беседки и слышал их разговор, прерываемый поцелуями.Михаил признался Вере, что способен для своего дела пожертвовать любовью, что он едване убил женщину, которая слишком сильно завладела им. «С тобой, мой милый, — на плаху» —ответила она. Потом они договорились о побеге. Вера планировала взять с собой Марфуи Петра.После ужина Эраст Петрович объявил о помолвке Веры и князя Нельского. Вера была спокойна —она уже знала об этом.

К рассвету я забрался в ту беседку, где проходило ночное свиданиеМихаила и Веры. Под скамьёй что-то белело. Я нагнулся и с отвращением подобраллисты заграничного «Колокола». Видимо, их забыл здесь Михаил. Я не заметил,как в беседку вошёл Масеич. Он каким-то образом уже знал об отношениях Верыи Михаила и уговорил меня отдать ему «Колокол». Тогда я в первый раз предал Михаила. Мнене было стыдно, мне надо было спасти Веру. Масеич подслушал, как Вера рассказывала Марфе планпобега. Всё было тот час же сообщено Эрасту Петровичу, и побег не удался.В тот день я долго бродил с ружьём по округе, а когда вернулся, узнал, что Петравыпороли и отдали в солдаты, а Марфу Эраст Петрович взял себе. Вере же предстояло выйтизамуж за князя.

Перед отъездом мне удалось увидеться с Верой. Она дала мне письмодля Михаила, в котором описывала неудачный побег и уверяла в своей любви.Я не передал этого письма. Оно и сейчас со мной.Когда я вернулся из отпуска, Михаила ещё не было. Я же после всего пережитогооказался в нервической лихорадке и впал в трёхдневное беспамятство. Встретившись черезнеделю с Михаилом, я окончательно решил не говорить всей истины. Это было моё второепредательство.Наступил день производства — мы, юнкера, получали погоны офицеров. На нашем производствеприсутствовал государь. Он заметил Михаила и узнал его. Михаил быстро вышел, прикрыв лицоносовым платком. Узнав его фамилию, государь повторил её дважды. Под вечер я был вызванвестовым, который сообщил, что меня дожидается нижний чин, никому не известный.

Я вышелв переднюю и изумился. Передо мною стоял Пётр, муж Марфы. Он принёс письмо Бейдемануот Веры. Пётр рассказал, что Вера вышла замуж за князя Нельского. Марфа, которую Веравыпросила у отца в счёт приданого, тоже прислала весточку, где говорилось, что молодыесобираются за границу и хотят взять Марфу с собой. В письме Вера просила меня взятьПетра к себе в денщики. Прочитав письмо, Михаил понял, что я его обманул, но виду него был ликующий, как будто не князь, а он сам женился на Вере. Он остро глянул мнев глаза и сказал, что для их общего дела вышло так, что лучше и не придумать,а он уезжает сейчас же в Лесной к матушке. Я всё больше убеждался, что этот фанатиклюбил только мгновением.Я вызвался проводить Михаила до почтовой кареты.

По дороге нам встретился штатскийсредних лет, в бороде, не слишком хорошо одетый. Это был Достоевский. Он узнал Михаилаи пригласил нас к себе. Я был пленён его обаянием, но Михаил заявил, что разочаровалсяв нём. Достоевский разговаривал с Михаилом тихо и бережно. Провожая нас, он шёл впередисо свечёй. Как старший брат, давно принявший свой крест, светил «по пути узкому»Достоевский своему брату младшему — Михаилу.Мне удало перевести Петра в нашу часть и взять к себе в денщики. Всё указывало на то,что брак Веры и князя вышел какой-то ненастоящий. В том, что любовь Верык Михаилу не прошла, я не сомневался. Вскоре Михаил Бейдеман исчез. Старушка мать,которую он уверил, что едет в Финляндию, ничего о нём не знала. Жестокий, как всефанатики, Бейдеман не думал ни о ком из людей, с ним связанных.

С Верой Михаилдолжен был съехаться в Италии.Я собирался в отпуск по делам Угорья, как вдруг пришла мне эстафета от материМихаила. При встрече она умоляла меня съездить к Вере и узнать у неё о Михаиле. Я селв экипаж и отправился в усадьбу князя Нельского. Проезжая мимо дома Лагутина, я обратилвнимание на остатки сгоревшего гумна. От ямщика я узнал, что в Лагутине был мужицкийбунт.Вера была мне рада. Она жила с князем Глебом Родионовичем, как с братом. Князь отпустилвсех своих мужиков на волю, а тем, кто не хотел уходить, дал большие наделы земли.Из-за этого старик Лагутин перестал к ним ездить. Лучшее время в моей жизния пережил тогда, в усадьбе князя. Я узнал, что с делом Михаила связаны не толькокнязь и Вера, но и Линученко.

Под влиянием момента я предложил им свою помощь.Я должен был, ненавидя их политические идеи, помогать им по чувству к Вере. Вдругк крыльцу подъехал нарочный и крикнул, что взбунтовавшиеся мужики собрались поджечь домЛагутина. Мы с князем решили взять разные пути. Я на мельницу, он к усадьбе.Конь мой внезапно шарахнулся, захрапев. На дороге лежало мёртвое тело. Я вылетел из седлаи, ударившись головой, потерял сознание. Впоследствии я узнал, что это был труп мужика Остапа,застреленного Эрастом Петровичем. Лагутина тут же связали и, пока я был в беспамятстве,бросили в омут под мельницей. Меня же обнаружили и заперли в амбар. Всю ночь пролежаля там в страхе за Веру. Утром меня освободил экзекуционный отряд казаков. От нихя узнал, что князь Глеб Родионович погиб на пожаре.

От Мосеича не осталосьи костей. Вера была жива и невредима. Судьба развязала все узлы в жизни Веры и Михаила.В лице старика Лагутина выбыл из строя единственный враг Михаила, который мог бы емуповредить. Мне же, выбитому ими из прочности моего былого уклада и не приставшемук ихнему, лучше всего было бы сейчас умереть.Когда Вера немного оправилась от потрясения, я привёз её вместе с Марфой в столицук матери Бейдемана. Удивительная была эта старушка. При чрезвычайной любви к сыну, у неёвера к нему и уважение были ещё больше любви. Приехал с юга Линученко с женой, привёзВере письмо от Михаила. Он писал, что из газет узнал о несчастье в Лагутине, и,не ожидая Веру в Париже, сам приедет в Россию, тем более, что этого требует дело.В студии Линученко у меня вышла одна странная встреча с человеком, ставшим мнеединственной поддержкой в страшные годы.

Яков Степаныч, небольшой старичок, весь пушистыйи седенький, в ласковых тонких морщинках, слыл прозорливцем и на Васильевском острове,где жил, был очень известен. Я запутался. Из-за любви к Вере я вовлёксяво враждебные моему чувству знакомства и не мог соединять несоединимое. Яков Степанычпочувствовал моё смятение и дал мне свой адрес.В студию Линученки вошёл мой денщик Пётр. Он тоже был членом организации и вёл себясо всеми как равный. Я был в бешенстве, однако позабыл всё не свете, когда Пётрсообщил, что Михаила арестовали при переходе через границу. Никому иному, как мне придётся,используя связи тётушки, хлопотать об освобождении Михаила.Графа Петра Андреевича Шувалова я встретил у дома тётушки, куда не решался войти.Проведя вечер в салоне, граф отвёз меня к себе.

У нас состоялся разговор о Бейдемане.Шувалов сказал, что намерен привлечь к допросу Веру. При обыске у Михаила был найденподложный манифест от имени измышленного императора Константина I с призывом к свержениюнезаконной власти. Желая одного — выгородить Веру из дела, я описал Михаила как упорногообособленного гордеца, желавшего привести в исполнение, ни с кем не соединяясь,а лишь всеми управляя, свои революционные замыслы. Граф предположил, что Бейдеман может бытьвсего лишь жалким безумцем, но я с яростью отверг это предположение, тем самымокончательно погубив Михаила. За это третье предательство я получил орден. Граф Шуваловдонёс императору мои собственные слова. После этого Михаила без суда и следствия заключилив Алексеевский равелин, в камеру № 2.Это было весной 1862 года.

Вера продала всё, что осталось в наследство от отца и мужа,и когда составилась крупная сумма, она как безумная стала требовать у нас устроить побегМихаила. Вера добилась своего, Линученко решил сделать попытку. Пётр нашёл человека, которыйвзялся подкупить часовых и прочих охранников. Это был помощник одного из надзирателейравелина Тулмасов. Линученко предупреждал, что Тулмасов ему не понравился, а план еговычитан из дрянного романа и кроме риска не даст ничего. Но Вера ничего не хотеласлышать.Ночью мы с Петром подплыли на лодке к крепостной стене, куда должны были выйтиподкупленные часовые с верёвочной лестницей. Едва мы сверкнули огнём, подавая условленныйзнак, из двух противоположных кустов раздались два выстрела.

Я откинулся назад, доставаяревольвер, и обе пули угодили Петру в голову. Пётр бесшумно скользнул в воду и скрылсяв волнах. Я погрёб к берегу, где меня ждали Вера и несчастная Марфа.Михаил двадцать семь лет просидел в одиночном заключении Алексеевского равелина. Сначала —камера № 2, потом № 13. Что же испытывал Михаил, одетый камнем, всё в том же заключении,сознавая, что за стеной продолжается жизнь. Эту богатую, пёструю жизнь изведал не он,а я, его бывший друг и предатель. Одетый камнем, как был Михаил в 1861 году, я в 1923 —становлюсь на его место.Сергей Русанин и Михаил Бейдеман — одно. Я узнал о проницаемости тел в лечебницедушевнобольных. Эту тайну поведал мне художник Врубель, принявший образ какого-то верзилыс чёрной бородой.

Проведя здесь неделю, я понял, что сумасшедшие — это самые свободныеиз людей. Старший врач отпустил меня с Потапычем, наказав ему не выпускать меня из дому.«Кровоизлияние в мозг может повториться» — сказал он.Первое доказательство взаимообщения через мысли испытал я ещё в 1863 году, когда вёзматушку Бейдемана в Крым. После неудавшейся детской попытки спасти Михаила, его матушкаобъявила, что должна прибегнуть к последнему средству — самолично молить государяо помиловании. Я не мог отпустить её одну. По дороге она заболела. Мы вынуждены былиостановиться в дрянном городишке, в гостинице. Перед смертью она дала мне твёрдой бумагисерый конверт с надписью. «Ларисе Полыновой» и сказала, что эта женщина любила Михаила,она близка ко двору и сделает для него всё.

После этого матушка закрыла глаза. Немногопогодя сказала мне тихо, но ясно. «Серёжа, пойдём к сыну моему Михаилу». Я взял её за рукии очутился в камере Михаила. Он пытался повеситься на полотенце. Его вынули из петлии отобрали постельное бельё. Михаил увидел нас. Горели безумные глаза, и слышался лепет:«Матушка, выведи меня. Матушка, я погибаю».Я давно не писал. Отбывал Михаиловы муки. Был одет камнем, как Трубецкой бастион. Потомнадел маску и взялся за перо.Только ранней весной я смог выполнить поручение матушки. Получив краткий отпуск, я мчалсяв Ялту на поиски Ларисы Полыновой. Едва увидав Ларису, я влюбился в неё. Лариса былабогатой молодой вдовой и жила с поражавшей всех независимостью. В первую нашу встречуя отдал ей конверт и напомнил о любви к Михаилу.

Она взяла конверт и выгнала меня. Моёобещание матери Михаила было исполнено, но теперь эта женщина стала завлекательной самапо себе.Когда я пришёл в дом Ларисы во второй раз, она собиралась идти к своему старомуприятелю чабану и согласилась взять меня с собой при условии, что я всю дорогу будумолчать. Чабан жил в козьей сторожке далеко в горах. Лариса показала мне обрыв, отвесновозникающий с глубокого дна ущелья. С этого обрыва её хотел сбросить Михаил. К счастью,старый чабан-ведун поспел вовремя. Полный злобы и мести к Бейдеману, я сказал. «Так знайтеже, каков он. Он другой женщине, которую любить не боялся, рассказал про этот случайс вами».Эту ночь мы провели в козьей сторожке, которую уступил нам старый чабан.

Утром, когдая проснулся, Ларисы рядом уже не было. Я кинулся к ней домой. Лариса встретила меняхолодно. Когда я заговорил о помощи Михаилу, она заявила, что не собирается хлопотатьо нём. «Это вы разбудили во мне обиду и злейшие силы мои. Если бы вы были ему верны,и я б оказалась иной. Но вы мне предали Бейдемана.» Я предавал людей, не желаяпредавать.Вера уже не верила в возможность освобождения Михаила и все свои силы направилана деятельность революционную. У Линученко, с которым Вера жила в одной квартире,на хуторе умерла жена, и он поехал её хоронить. Я всеми силами вливал в Веру надеждуна освобождение Михаила через Ларису Полынову. Вера дала мне обещание, что до моеговозвращения не примет участия в рискованном деле.

Сейчас я ехал в Петербургкак негодяй, которому доверили последнюю ценность, а он расточил её на свою прихоть.Я сказал Вере, что Лариса скончалась, и мне не удалось застать её в живых. Следомза мной в квартиру вошёл человек и передал Линученко записку от Михаила, в которой онумолял о помощи, потому что чувствовал надвигающиеся безумие. Мне рассказали, что он хотелповеситься. Именно это я видел тогда, в день смерти матушки, во время моего первогопутешествия.Не далее, как сегодня утром, я снова вошёл в камеру к Михаилу. Я отвёл егок Вере и Ларисе и был рад, что несчастный наш друг нашёл хоть минуту забвения.После получения записки приехала сестра Михаила — Виктория, женщина высокая, очень лицомна него похожая, безмолвно твёрдая.

От имени её составили прошение о помиловании. Запискаэта через третьи руки была доложена самому шефу жандармов князю Долгорукому. Он ответил отказом.Вера таяла на глазах. Полный невыразимой жалости и любви, я стал умолять её уехатьсо мной на Кавказ и начать новую жизнь. Вместо ответа она представила мне угрюмогомолодого блондина. «Вот мой новый жених, чьей невестой я смею быть, не изменяя Михаилу.Но только невестой» — сказала она. В первый раз в жизни я враждебно простился с Веройи уехал в полк. Зиму я провёл отвратительно, но ни вино, ни карты не давали мнезабвения. Чтобы не погибнуть в этой тине, я подал прошение об отчислении менядля подготовки в Академию генерального штаба и уехал в Петербург.Через несколько дней после моего возвращения в Петербург, я снова встретил у Веры тогоблондина.

Презирая Веру за воображаемое новое чувство и неверность Михаилу, я с головойушёл в светскую жизнь. Как-то вечером мне доложили, что меня хочет видеть незнакомыйчеловек. В вошедшем я узнал жениха Веры. Он был очень болен. Он сказал мне, что в пятьчасов у Летнего сада свершиться нечто роковое и попросил передать Вере глиняного петушкаиз тех, что продаются на ярмарке за пятак — память детства, подарок матушки.Я и сейчас жалею, что не удержал его.Ровно в пять у Летнего сада он совершил неудачное покушение на государя. Я долгобродил по улицам, сжимая в кармане пальто глиняного петушка. Имя преступника — Каракозов —и звание дворянина были открыты случайно. Вскоре его перевели в Александровский равелин,а потом прилюдно повесили под барабанную дробь.Сегодня мы с Михаилом пробрались в камеру Каракозова.

С ним был отец Палисадов, игривый,тщеславный человек, долгое время проживший в Париже. Какое утешение мог дать смертнику этотмодный пастырь. Каракозов не мог видеть нас — он ещё был неразрывен со своей плотью.Второго сентября я видел казнь Каракозова. Он до последней секунды надеялся, что емударуют жизнь.Пишу после большого промежутка. Две недели назад я залез под кровать. Меня испугалибарабаны, зовущие на казнь. Иван Потапыч насилу нашёл меня и долго не давал писать,заставлял вязать чулок для успокоения нервов. Он хотел немедля водворить меня к ЧёрномуВрубелю, но время для этого ещё не пришло. Благодаря заступничеству моего молодогоприятеля, товарища Пети, я получил последнюю отсрочку. Мне надо продержаться до октябрьскихторжеств.

Этот день — условная встреча с Чёрным Врубелем. Я попросил товарища Петю прийтисюда накануне октябрьских торжеств, забрать мою рукопись и, что возможно, напечатать.После казни Каракозова я пил непробудно неделю. Очнувшись, я без колебаний отправилсяк шефу жандармов Шувалову с просьбой доставить возможность Михаилу Бейдеману бытьдопрошенным лично государём. Граф обещал сделать всё, что возможно. В воскресенье я пошёлк тётушке и получил от графа Шувалова ответ. Просьба не может быть уважена, егов списках нет. Ещё граф намекнул мне, что со временем Михаила, возможно, переведутв Казанский дом умалишённых. Я пошёл домой застрелиться. Остановило меня одно. Кому передатьдля Веры глиняного петушка. Мне казалось, что у всех окружающих блины вместо лиц.

Возлеменя не было ни одного настоящего человека. И вдруг передо мною всплыл адрес ЯковаСтепаныча. Не рассуждая, я пошёл.Оказалось, что у Якова Степаныча было с Шуваловым дело. С помощью графа он тайноприсутсвовал при встрече Бейдемана с государем. Яков Степаныч подробно описал мне всё,что видел и слышал. Встреча происходила ночью в доме графа. Государь хорошо помнилБейдемана — невольного свидетеля его давней любовной интрижки. Несмотря на то, что узник ужебыл полубезумен, император сказал. «Пусть узника водворят на прежнее место. Для примера».Ко мне пришло озарение. Чтобы было всё, как сказал Чёрный Врубель, надо проглотить колесофортуны, чтобы оно вставилось в кадык, как пропеллер, а потом впустить воздух, чтобыначалось вращение колеса.

Колесо мне вырежут из газетной бумаги девочки, а чтобы вставитьего в горло, нужны ножницы. Теперь только одно. К 25 октября украсть ножницы.После казни я поехал на хутор Линученки, чтобы отдать Вере глиняного петушка. Она былабольна, лежала в постели. Повинуясь сложным и едва ли добрым чувствам, не щадя еёслабости, я рассказал ей о Михаиле. Наутро я уехал на Кавказ. Перед отъездомя пришёл попрощаться с Верой, и в этот миг случилось последнее ужасное несчастье:я её разлюбил. Мне стало вдруг томительно скучно, но и необычайно легко, будто я весьстал пустой. Она это почувствовала и взяла с меня обещание прибыть на помощь по первомуеё зову — в память Михаила и того, кто дал глиняного петушка.На Кавказе я отличился.

И всё-таки. Тот, кто воевал с немирными горцами, бывалранен и награждён, тот был не я, а чёрт знает кто. Я же был и остался невыраженнымхудожником. Я из лиц человеческих скопил три лица. Лицо Михаила, лицо того, кто был повешени лицо Веры, которая для сердца моего умерла. Остальные мне были — блины, и сам я былблин. Но за честь офицера я держался. И, когда пришла эстафета из Казани от Верыс просьбой ехать немедленно, — я выехал.Я пишу ночью. Колесо проглотил. Устанавливается в кадыке. Я лишён речи, мычу. Вместо имёнМихаил и Сергей вышло имя новое. Миргил.Пробило в коридоре дома умалишённых ровно шесть, когда подкупленный фельдшер Горленко провёлменя и Веру к таинственному безумному узнику за номером 14, 16, 36, 40, 66, 35 и так далее.Под этими цифрами зашифровано было.

Михаил Бейдеман.Был конец ноября 1887 года. Я не видел Веру двадцать лет, значит, сейчас ей, как и мне,пошёл 47 год. Вера не была старухой — щёки горели румянцем, глаза блестели. Она осталась одна:Марфу весной унёс тиф. Сама Вера была больна чахоткой. Теперь она была главой организации, в еёквартире с утра до ночи толпилась молодёжь.Мы вошли в одиночную камеру. На больничной койке сидело существо, в котором не былони одной черты Михаила. Мы узнали его только по родинке в виде паука. Мы ушли. Вместес фельдшером я довёз Веру до дома. На другой день она лежала на столе, покрытая белым,такая же чужая, как Михаил.Я не исполнил последней Вериной просьбы. Я не рассказал никому, как замучилиМихаила. В архивах всё было узнано без меня.

А я, не желая себе неприятностей, жилв своей деревеньке и очень часто бывал пьян. Тогда-то в моей голове завёлся Веринудод и стучал день и ночь.В мозжечке кое-что развивает давление всех атмосфер. Я бросаю перо, держать надоголову, приучать руки к крыльям. В горло — раз, головой в стекло — два.Миргил полетел!.

Значения в других словарях
Олдридж Д. - Последний Дюйм

Хорошо, если, налетав за двадцать лет не одну тысячу миль, ты и к сорока годам все еще испытываешь удовольствие от полета. Хорошо, если еще можешь радоваться тому, как артистически точно посадил машину. Чуть-чуть отожмешь ручку, поднимешь легкое облачко пыли и плавно отвоюешь последний дюйм над землей. Особенно когда приземляешься на снег. Плотный снег очень удобен для посадки, и хорошо сесть на снег так же приятно, как прогуляться босиком по пушистому ковру в гостинице.Но с полетами на "ДС-3", ..

Оливер Голдсмит - Векфильдский Священник

Англия, XVIII в. Семейство пастора Чарльза Примроза наслаждается безмятежным существованием «впрекрасном доме среди живописной природы». Главное сокровище четы Примрозов — шестерозамечательных детей. «сыновья — молодцы, ловкие и полные отваги, две дочки — цветущие красавицы».Старший сын, Джордж, учился в Оксфорде, средний, Мозес, обучался дома, а двое младших, Дик и Билл, ещемалыши.Излюбленная тема проповедей пастора Примроза — брак вообще и строжайшее единобрачиесвященнослужителей в частности. ..

Ольга Форш - Сумасшедший Корабль

В доме этом елисаветинских времен и чуть ли не Бирона жили писатели, художники, музыканты.Впрочем, жили здесь и совслужащие, и портные, и рабочие, и бывшая прислуга… Так было и позже, а нетолько в пограничные с нэпом и первые нэповские годы.Быт упростился до первозданности, и жизнь приобрела фантастические очертания. Обитателям ужеказалось, что дом этот вовсе не дом, а куда-то несущийся корабль.Чуть теплые печки-буржуйки, перегородки, делящие когда-то безвкусно-роскошные залы на клетушки,— все с..

Оноре Де Бальзак - Блеск И Нищета Куртизанок

В 1824 г. На балу в Опере появляется ослепительно красивый молодой человек под руку с прелестнойдамой. Ко всеобщему изумлению, Люсьен Шарден каким-то образом сумел подняться из грязи, и корольсвоим указом вернул ему фамилию предков со стороны матери. Юноша без труда ставит на место старыхврагов — барона Сикста дю Шатле и маркизу д’Эспар. Однако у него не хватает духа осадитьпрежних собратьев-журналистов, и именно они опознают в его спутнице публичную девку по прозвищуТорпиль — эта красавица евре..

Дополнительный поиск Ольга Форш - Одеты Камнем Ольга Форш - Одеты Камнем

Добавить комментарий
Комментарии
Комментариев пока нет

На нашем сайте Вы найдете значение "Ольга Форш - Одеты Камнем" в словаре Краткие содержания произведений, подробное описание, примеры использования, словосочетания с выражением Ольга Форш - Одеты Камнем, различные варианты толкований, скрытый смысл.

Первая буква "О". Общая длина 25 символа