Юмор

(англ. Humour — нравственное настроение, от лат. Humor — жидкость. Согласно античному учению о соотношении четырёх телесных жидкостей, определяющем четыре Темперамента, или характера) особый вид комического (См. Комическое). Отношение сознания к объекту, к отдельным явлениям и к миру в целом, сочетающее внешне комическую трактовку с внутренней серьёзностью. В согласии с этимологией слова, Ю. Заведомо «своенравен», «субъективен», личностно обусловлен, отмечен отпечатком «странного» умонастроения самого «юмориста». В отличие от собственно комической трактовки, Ю., рефлектируя, настраивает на более вдумчивое, серьёзное отношение к предмету смеха, на постижение его правды, несмотря на смешные странности, — в этом Ю.

Противоположен осмеивающим, разрушительным видам смеха. В целом Ю. Стремится к сложной, как сама жизнь оценке, свободной от односторонностей общепринятых стереотипов. На более глубоком (серьёзном) уровне Ю. Открывает за ничтожным возвышенное, за безумным мудрость, за своенравным подлинную природу вещей, за смешным грустное — «сквозь видный миру смех. Незримые ему слезы» (по словам Н. В. Гоголя). Жан Поль, первый теоретик Ю., уподобляет его птице, которая летит к небу вверх хвостом, никогда не теряя из виду землю, — образ, материализующий оба аспекта Ю. В зависимости от эмоционального тона и культурного уровня Ю. Может быть добродушным, жестоким, дружеским, грубым, печальным, трогательным и т. П. «Текучая» природа Ю. Обнаруживает «протеическую» (Жан Поль) способность принимать любые формы, отвечающие умонастроению любой эпохи, её историческому «нраву», и выражается также в способности сочетаться с любыми иными видами смеха.

Переходные разновидности Ю. Иронического, остроумного, сатирического, забавного. Сопоставление с основными видами комического многое уясняет в существе и своеобразии чистого Ю. С иронией (См. Ирония), не менее сложным видом комического, Ю. Сходен и по составу элементов, и по их противоположности, но отличается «правилами» комической игры, а также целью, эффектом. В иронии смешное скрывается под маской серьёзности — с преобладанием отрицательного (насмешливого) отношения к предмету. В Ю. Серьёзное — под маской смешного, обычно с преобладанием положит, («смеющегося») отношения. Сложность иронии, т. О., лишь формальная, её серьёзность — мнимая, её природа — чисто артистическая. Напротив, сложность Ю. Содержательная, его серьёзность — подлинная, его природа — даже в игре — скорее «философическая», мировоззренческая.

Ю. Нередко «играет» на двух равно действительных аспектах человеческой натуры — физическом и духовном. Различен поэтому эффект иронии и Ю., когда игра закончена и обнажается внутренний аспект, подлинная цель игры. Ирония, порой близкая смеху язвительному, задевает, ранит, оскорбляет сугубо — не только открывшимся неприглядным содержанием, но и самой формой игры. Тогда как Ю. В конечном счёте заступается за свой предмет, а его смехом иногда, например в «дружеском» Ю., «стыдливо» прикрывается восхищение, даже прославление. Колоритом Ю. Художники нового времени часто пользуются — во избежание ходульности или односторонности — для изображения наиболее благородных героев, а также идеальных натур «простых людей», национально или социально характерных.(В.

Скотт и др.). Не менее показательно сопоставление Ю. С остроумием (остротой), с комическим в интеллектуальной сфере. Остроумие основано на игре слов, понятий, фактов, по сути своей далёких, но по ассоциации либо по словесному звучанию сближенных. В Ю. Же, напротив, за внешним, самим по себе комичным, интуитивно постигается внутреннее того же самого предмета, — за чувственным, зримым — духовное, умопостигаемое. Например, в романе Сервантеса долговязый, тощий Дон Кихот, мчащийся на костлявом Россинанте, а за ним на осле коренастый, толстопузый Санчо, каждый образ в обоих аспектах сам по себе, — и как взаимно связанная, целостная «донкихотская» пара, — и как странствующая («за идеалом») пара на фоне косной, «неподвижной» действительности Испании.

Во всех этих планах та же ситуация непрактичного духа и бездуховной практики. Остроумие стилистически часто вырастает из сравнения (сопоставления различного), а Ю. — из метафоры, нередко даже «реализованной метафоры» (материализация духовного). Отношение Ю. К сатире (См. Сатира) определяется уже тем, что источником сатирического смеха служат пороки, недостатки как таковые, а Ю. Исходит из той истины, что наши недостатки и слабости — это чаще всего продолжение, утрировка или изнанка наших же личных достоинств. Сатира, открыто разоблачая объект, откровенна в своих целях, тенденциозна, тогда как серьёзная цель Ю., глубже залегая в структуре образа, более или менее скрыта за смеховым аспектом. Бескомпромиссно требовательная позиция сатирика ставит его во внешнее, отчуждённое, враждебное положение к объекту.

Более интимное, внутренне близкое отношение юмориста (который «входит в положение» предмета его смеха) тяготеет к снисходительности, вплоть до резиньяции — перед природой вещей, перед необходимостью. Но именно великим сатирикам (Дж. Свифт, М. Е. Салтыков-Щедрин), пребывающим в глубоком, нередко близком к трагизму, разладе с жизнью, часто свойственно причудливо перемешивать гневную серьёзность с абсурдно игровым, как бы шутливо незначительным (персонаж с «фаршированной головой» у Салтыкова-Щедрина). Восстанавливающая бодрость «анестезия» смехом и игрой, некое «ряжение» сатиры под забавный Ю. Исторически Ю. Выступает как личностный преемник безличного древнейшего типа комического — всенародного обрядно-игрового и праздничного смеха.

Жизнь преломляется в Ю. Через «личное усмотрение», центробежно («эксцентрично») уклоняясь от официальных стереотипов представлений и поведения. Сфера Ю., в отличие от архаического смеха, — это личностное начало в субъекте смеха, предмете смеха, критериях оценки. Если коллективное празднество поглощает, уподобляет каждого всем, интегрирует (клич карнавала. «делайте, как мы, как все»), то Ю. Дифференцирует, выделяет «я» из всех, даже когда оригинал-«чудак» (например, Дон Кихот) подвизается для всех, вплоть до самопожертвования ради всех. В Ю. «мнение» перестаёт быть мнимым, недействительным, ненастоящим взглядом на вещи, каким оно представляется сознанию безличному (традиционно-патриархальному), и, напротив, выступает единственно живой, единственно реальной и убедительной формой собственного (самостоятельного) постижения жизни человеком.

Трактуя вещи серьёзно, но аргументируя комически, «своенравно», апеллируя не отдельно к разуму или чувству, а к целостному сознанию, Ю. Как бы исходит из того постулата, что в отвлечённой от субъекта, в безличной форме убеждение никого не убеждает. Идея без «лица» не живёт, «не доходит», не эффективна. Личностной природой Ю. Объясняется то, что, в отличие от других форм комического, теоретическая разработка которых восходит ещё к древнему Востоку и античности, Ю. Привлек внимание эстетиков поздно — с 18 в. Но с тех пор исследования Ю. Появляются одно за другим — Ю. Почти заслонил для нас прочие виды смешного. Общепризнанная «родина» Ю. — Англия, страна классического развития буржуазно-либеральной мысли, но также классическая со времён пуританства страна canfa (английское — лицемерие, ханжество, пошлое в общепринятых стереотипах приличий), как и страна наиболее яркой многовековой борьбы (в характерно английской «эксцентричной» форме) с cant'om, с тиранией общественного мнения.

Для культур до нового времени Ю., как правило, не характерен и встречается, знаменуя формирование личности, лишь на периферии морального и религиозного сознания как оппозиция — нигилистическая, иррационалистическая, мистическая или шутовская — господствующим канонам. Античные анекдоты о киниках (См. Киники) (особенно о Диогене — «взбесившемся Сократе»), позднесредневековые легенды «о нищих духом», «безумно мудрые» выходки юродивых в Древней Руси, поэзия деклассированных кругов (лирика Ф. Вийона). Первые литературные образцы универсального смеха, близкого Ю., принадлежат эпохе Возрождения — в связи с «открытием человека и мира», новым пониманием личности и природы, причём генетическая связь с архаическим смехом в них ещё достаточно наглядна («Похвала Глупости» Эразма Роттердамского, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф.

Рабле, комедии У. Шекспира, образ Фальстафа и «фальстафовский фон» его исторических драм). Б. Джонсон одним из первых вводит в литературу обиход слово «Ю.» — правда, ещё в сатирическом смысле «порочных односторонностей» характера. Комедии «Всяк со своей причудой» («своим Ю.») (1598) и «Всяк вне своих причуд» («своего Ю.») (1599). Первый законченный образец Ю. — «Дон Кихот» Сервантеса, непревзойдённый идеал и отправная точка для последующей эволюции Ю. В литературах нового времени. Отстаивание «естественных» личных прав и «поэтизация прозы» частной жизни в век Просвещения ознаменованы расцветом Ю., прежде всего — в английской литературе («семейный роман» — Г. Филдинг, О. Голдсмит, Т. Смоллетт. Проза Л. Стерна — вершина Ю.

В литературе 18 в.). Во французской литературе возможности Ю. Обнаруживает «философский» роман (Вольтер, «Жак-фаталист» Д. Дидро). Высшие образцы Ю. В немецкой литературе 18 в. — идиллия «Герман и Доротея» И. В. Гёте и особенно его роман «Годы учения Вильгельма Майстера», затем романы Жана Поля — «немецкого Стерна». Своеобразной разновидностью субъективного Ю. Оказывается романтическая ирония, нашедшая художеств, воплощение у Л. Тика, И. Эйхендорфа, А. Шамиссо, но полнее и поэтичнее всего в двойном плане повествования Э. Т. А. Гофмана. Наиболее влиятельным оказался и в 19 в. Ю. Английского романа. Величайший мастер Ю. (но также великий сатирик) Ч. Диккенс начал с «Посмертных записок Пиквикского клуба», наиболее значительного в европейских литературах подражания Сервантесу, но методом образотворчества в целом чаще продолжал английскую традицию эксцентрических образов Л.

Стерна, придав Ю. Более социально заострённый смысл. Многочисленны разновидности Ю. В литературе 20 в. — от традиционных, восходящих к литературе Возрождения и национально характерных (санчопансовский образ «бравого солдата Швейка» Я. Гашека, раблезианский «Кола Брюньон» Р. Роллана) — до «авангардистских» (в дадаизме, сюрреализме, или «комедии абсурда»). В русской литре 19 в. Многообразен и в высшей степени самобытен юмор Гоголя (от народно-праздничного смеха «Вечеров на хуторе...» и «героического» Ю. «Тараса Бульбы» до причудливого гротеска «Носа», идиллического Ю. «Старосветских помещиков» и грустного Ю. «Шинели»). Ю. В самых различных функциях и оттенках присущ Ф. М. Достоевскому, А. Н. Островскому. Ю. Пронизаны рассказы и пьесы А.

П. Чехова. Замечательные образцы различных видов Ю. В советской литературе — у И. Э. Бабеля, М. М. Зощенко, М. А. Булгакова, М. А. Шолохова, А. Т. Твардовского, В. М. Шукшина. Лит. Пропп В. Я., Проблемы комизма и смеха, М., 1976. Bahnsen J., Das Tragische als Weitgesetz und der Humor als ästhetische Gestalt des Metaphysischen, Lauenburg, 1877. Höffding H., Humor als Lebensgefühl, 2 Aufl., Lpz., 1930. Preisendanz W., Humor als dichterische Einbildungskraft. Münch., [1963]. См. Также лит. При ст. Комическое. Л. Е. Пинский..