Буридан

Василь (р. В 1924) - белорусский писатель, общественный деятель. Участник Великой Отечественной войны. На фронте с 1943. Дважды ранен. Однажды родители были извещены о его гибели. Воевал в Румынии, Болгарии, Венгрии, Югославии, Австрии. Старший лейтенант, командир артиллерийского взвода. Народный писатель Беларуси (1980). Герой Социалистического Труда (1984). Лауреат Ленинской (1986) и Государственной (1974) премий СССР, лауреат Государственной премии БССР имени Якуба Коласа (1978). Депутат Верховного Совета БССР (1978- 1989), Верховного Совета СССР (1989-1991). Президент объединения белорусов мира 'Бацькаушчына' (1990-1993). Основные художественные произведения. Повести 'Мертвым не больно', 'Третья ракета', 'Альпийская баллада', 'Дожить до рассвета', 'Волчья стая', 'Обелиск', 'Сотников', 'Знак беды', 'На рассвете' и др.

Произведения Б. Переведены более чем на 50 языков мира. Тема человека на войне - главная для творчества Б. Военный героизм (в трактовке Б. - не более чем часть, и не самая значительная) большой войны, ее мученики и ее неограниченный беспредельный трагизм. На раннем этапе творчества Б. Относят к представителям так называемой 'лейтенантской прозы', среди которых самыми заметными фигурами выступали Г. Бакланов, Ю. Бондарев, А. Воробьев, В. Некрасов и др. По признанию самого Б., воздействие российской прозы было довольно сильным и продуктивным, но кратковременным. Уже в собственных партизанских сюжетах Б. Работал вполне самостоятельно и, по признанию российских критиков, сам стал влиять на определенную часть российской военной прозы.

В творчестве Б. Историческая правда выходила далеко за рамки традиционного оптимистического реализма советской литературы. (Для иллюстрации иногда Б. Ссылался на позицию Камю, который считал, что с коммунизмом можно было или сражаться, или сотрудничать.) Мир, считает Б., едва ли может быть спасенным красотой, она сама всегда требует спасения, но оборона красоты на земле и на небе всегда была святым делом. Отказ от такой обороны, позиция 'над схваткой' обрекает художника на поражение, а культуру - на вырождение. Высокохудожественная многомерная реконструкция человеческих ситуаций Выбора характерна для произведений Б. Экзистенциального выбора в условиях тотального воздействия внешних сил, стремящихся превратить человека в объект.

По мысли Б., проявления подобной 'стихии' не избирательны, но олицетворяющие ее силы предъявляют свои особые требования к каждой отдельно взятой личности. Персонажи Б. Существуют в предельно экстремальных ситуациях, предполагающих актуализацию и самоактуализацию человека одновременно на границе и за пределами возможного - и именно в таких бытийных рамках оказываются востребованными действительные духовно-нравственные горизонты личности. Герои Б. Обнаруживают свою подлинную экзистенцию как в пограничных, так и в бифуркационных ситуациях, предполагающих поведенческие альтерантивы между истинным (подлинным) бытием и превращенными формами существования. Так, в 'Сотникове' обречены на гибель были все, но предложение об измене особенно настойчиво предлагалось лишь одному из них - Рыбаку, желавшему выжить любой ценой.

Даже ценой Греха. По версии Б., нравственный груз в итоге оказывается настолько тяжелым, что Рыбаку не удается даже очищающее самоубийство. В 'Знаке беды' Б. Формулирует и разворачивает одну из центральных проблем экзистенциалистски-ориентированной литературы. О границах возможного компромисса для 'повседневного' 'маленького человека'. В этом контексте, по мысли Б., сама жизнь хуторян Степаниды и Петрака была ничем иным, как бесконечным компромиссом. К этому их вынуждала изначальная бедность, данная впоследствии большевистской властью надежда на лучшую жизнь и, наконец, угроза пожизненного и бессловесного рабства, животного существования с малыми шансами выжить при гитлеровском 'новом порядке'. Возможность компромисса тем самым оказалась исчерпана.

Выбор исчез, ибо любой жизненный сценарий нес с собой смерть. Размышляя о вопросах философии истории, Б. Подчеркивает то, что ее уроки сами по себе на самом деле ничему не учат. Но это означает еще и то, что всякий раз после крушения люди обязательно и неизбывно начинают все сначала. Они займутся этим, по мнению Б., даже после любого 'конца истории'. Философский пафос произведений Б. Позволяет судить о нем как о достойном представителе литературы европейского экзистенциализма в его белорусской версии, особенно созвучной творчеству Унамуно и Камю..