Шляпников, Александр Гаврилович

Шляпников А. Г.(1885—1937. Автобиография). — Родился я в гор. Муроме Владимирской губ. Родители мои. Отец, мещанин гор. Мурома, занимался различными ремеслами — был мельником, был чернорабочим, был плотником, был приказчиком. Мать — дочь горнозаводского рабочего завода "Досчатое". Отец умер в раннем возрасте. Мне не было еще трех лет, когда он утонул и оставил мою мать с четырьмя маленькими детьми, младшему из коих было всего лишь несколько месяцев.Жизнь вдовы, оставшейся без средств и без работника, была чрезвычайно тяжела. С самых малых лет все члены семьи приучались к какой-нибудь работе, чтобы быть полезными и помогать матери в ее трудной борьбе за жизнь. Несмотря на тяжелую жизнь, мать стремилась по-своему воспитать детей в духе старых обычаев и старой веры.

Семьи моего отца и матери были старообрядческими, принадлежавшими к поморской секте, преследовавшейся полицейскими и поповскими властями. С самых детских лет я уже познакомился с религиозными преследованиями. В воспитании значительную роль играла просторная улица нашего захолустного города с ее ссорами и драками, уличными побоищами взрослых.При всей доброте матери значительную часть своего детского времени мы были предоставлены самим себе. Тяжелая борьба за жизнь, за хлеб своим четырем малышам заставляла мать искать всюду заработка, не было такой работы, которую бы не выполняла она, чтобы добыть нам кусок хлеба. Бывали дни, когда с раннего утра и до очень позднего вечера мы не видали дома нашей матери.

Были вечера, когда мы, малыши, оставшись дома без всякого надзора, особенно беспокоились о судьбе своей матери. То были зимние вечера, когда наша матушка отправлялась на реку Оку полоскать в качестве прачки чужое белье. Свою свободу от надзора мы часто использовали во вред себе и возвращались домой с примороженными к сапогам ногами и сваливались в постель на долгие месяцы, причиняя нашей матери новые хлопоты, заботы и расходы.Благодаря принадлежности к старообрядчеству в метрических записях не сохранилось точных данных о годе рождения. В материалах бывшей мещанской управы есть три даты моего рождения. 1-ая — 1883 г., затем 1884 г. И, наконец, 3-я — 1885 г. Происхождение их весьма простое. Когда я окончил низшую школу, мне нужно было сразу же искать работу, и в поисках работы необходимо было увеличить возраст, чтобы быть принятым на службу.

Полтинник на чай, данный секретарю или писцу управы, делал свое дело, и возраст повышался на год или на два, смотря по желанию просителя.Восьмилетним мальцом я поступил в народную школу Через три года я закончил ее, выучившись читать и писать. Школа не была для меня матерью, а учителя ее не были моими воспитателями. Законоучитель, знавший мое старообрядческое происхождение, всячески преследовал меня и в течение 3-х лет наказывал меня каждый послепраздничный день стоянием в течение 2-х часов на коленях за нехождение в церковь и оставлял без обеда до 5 часов вечера. Учителя были очень грубые молодые люди, прибегавшие частенько к кулачной расправе со своими малышами-учениками. Уже в эти годы жизнь научила меня думать о том, что на свете нет правды.

Под влиянием всякого рода религиозной литературы я готовился к борьбе за божью старообрядческую правду. Как только я научился читать, моя мать начала заставлять меня читать вслух "Житие святых мучеников", Псалмы Давида, многие из которых я выучивал наизусть. Религиозные преследования, преследования улицы, преследования в школе, бедность и лишения в семье — все это располагало мои детские мечты и настроения на борьбу и мученичество.Как только закончил школу, так немедленно начал искать работы. В этом возрасте никакой работой не брезгал и поступал то в сад для сборки фруктов, то на завод для просевки в литейной мастерской песка и других черных, не по возрасту, работ, добывая от пятнадцати до двадцати копеек за 12-часовой рабочий день.

Знакомство с заводской жизнью, с мастеровыми старого закала возбуждало во мне желание стать свободным и вольным мастеровым. Я мечтал стать токарем по металлу и к этой мечте стремился всеми силами.Попасть в механическую мастерскую на работу мне удалось в селе Ваче на известную в то время фабрику стальных изделий наследников Д. Д. Кондратовых. Там я начал мастеровую практику на строгательном станке, а в 1900 г. Перебрался в Сормово, где удалось поступить на токарный станок. Проработав несколько месяцев на сормовских заводах, я направился в дальнее плавание в северную столицу, в Питер. После весьма долгого мытарства по питерским заводам в поисках работы я наконец устроился в качестве подручного слесаря на Невский судостроительный завод.

Мне тогда еще не было 18 лет и, несмотря на мои попытки своей собственной рукой поправить в паспорте и из 15 лет сделать 17, я все же не достиг по паспорту того возраста, который полагался для работы на станках и машинах-орудиях.Весной 1901 г. В Питере вспыхнуло стачечное движение с известными кровавыми расправами на Обуховском заводе. Работая на Семянниковском заводе, я принял активное, по своему возрасту, участие в стачке, группируя мальчиков всех мастерских, корабельных, столярных, для выгона тех рабочих, которые не хотели участвовать в стачке. Мы набирали в карманы гайки, обрезки и всякого рода куски железа и направлялись в доки и мастерские. Неподчинившихся общему решению о стачке осыпали градом железных осколков, гаек, болтов и этим заставляли их примкнуть к общему движению.

Стаями носились мы по двору Семянниковского завода, группами появлялись в районе Обуховского завода. Конные и пешие полицейские награждали нас нагайками за такую работу, но это только подбадривало нашу молодую боевую готовность. За такое активное участие в стачке меня уволили с Семянниковского завода, и я попал в черные списки.Все мои попытки поступить на какой-либо другой завод кончались неудачей. Поступив при помощи рабочих на Обуховский завод, через пару недель я был уволен как участник стачки. То же было и с другими попытками. Невозможность поступить на большой завод заставила меня работать в мелких мастерских. Заработок в мелких мастерских был настолько ничтожен, что он не мог покрыть даже расходов по найму комнаты, и я вынужден был ночевать в городских банях, ремонт которых от этих мастерских производил.

Через год, после всякого рода мытарств в столице, заработав на дорогу денег, я вернулся в Сормово, а оттуда пробрался на свою родину.Во время стачечного движения в Питере я познакомился с революционной пропагандой. В мои руки неоднократно попадали брошюрки, заглавий которых я теперь уже не помню, но которые не удивляли меня своим содержанием, так как они лишь описывали то, что я переживал и понимал сам в эти молодые годы. На обратном пути из Питера, в Сормове, я получил от местной социал-демократической организации целый ряд брошюр, листков и несколько номеров выходившего в то время соц.-демократического журнала в Нижнем Новгороде. С этой литературой я вернулся на родину, в гор. Муром. В родном городе я вскоре нашел работу в качестве запасного токаря с исполнением слесарных работ.

Работа на заводе дала мне возможность вести пропаганду как среди рабочих данного завода, так и на стороне, среди фабричных рабочих местного района.В 1903 г. Нашей работой заинтересовался нижегородский комитет соц.-дем. Рабочей партии и начал присылать своих людей и литературу. В Муроме был создан партийный комитет, в круг ведения которого входили Выксунские и Кулебакские горные заводы, а также текстильные и прочие предприятия муромского района. В составе муромской организаций РСДРП оказались два провокатора. Почтовый чиновник Мошенцев и рабочий Моисеев. Оба эти лица своим поведением вскоре вызвали подозрение и были изолированы от организации. Однако эта изоляция спасла лишь часть организации, но провокаторы провалили ее основное ядро.

В начале 1904 г. В районе были произведены аресты. Всего было арестовано около 10 человек в том числе и пишущий эти строки. Жандармерия создала целое дело о муромской организации социал-демократ. Рабочей партии. Однако до судебного разбирательства довести дело не удалось благодаря тому, что в ходе следственного процесса провокаторы были разоблачены. Просидев в тюрьме больше всех других, а именно 9 месяцев в одиночке, я был освобожден под надзор полиции. Освобождение под надзор полиции дало мне возможность снова поступить на завод.Январские события 1905 г. Вызвали в нашем районе целый ряд стачек, протестов, в которых организация принимала активное участие. В июле 1905 г. Наша организация устроила массовку в память расстрела рабочих 9 января.

Благодаря нападению полиции на эту массовку, она превратилась в вооруженную демонстрацию с избиением полиции и хождением по городу в течение целого вечера. Через неделю после демонстрации я был арестован и посажен во Владимирскую центральную каторжную тюрьму. Муромская тюрьма считалась уже недостаточно крепкой, и меня с рядом других товарищей перевезли во Владимир.Октябрьская стачка (1905 г.), давшая амнистию политическим заключенным, освободила и меня. По освобождении из тюрьмы снова вступил в ряды революционных социал-демократических работников. В день освобождения владимирские черносотенцы избили меня на улице, и с вещественными доказательствами на лице я явился на родину. По образцу питерских рабочих вел организационную работу по созданию местного совета рабочих депутатов, местных профсоюзов.

Партийные организации приняли легальный характер.Октябрь месяц являлся для меня призывным. Год рождения был рассмотрен особой комиссией, которая определила мой возраст по наружному виду, назначив 1905 г. Моим призывным сроком. Призывная кампания 1905 г. Происходила в условиях революционного подъема молодежи. Манифестации молодежи прорывались то тут, то там. Значительная доля молодых призывников являлась, как говорили тогда, зараженной революционной пропагандой. Лично я отказался от принятия присяги на верность службы царю и отечеству, но власти не посмели арестовать меня за такого рода поведение, т. К. Боялись, что подобный арест вызовет разгром воинского присутствия и тюрьмы со стороны призывников.Однако попасть в ряды царских войск мне не пришлось.

Через два месяца после освобождения из Владимирской тюрьмы пришло новое распоряжение губернатора о немедленном моем аресте. Полиция пыталась несколько раз арестовать меня, но угроза вооруженным отпором меня спасала. Все же арест состоялся врасплох в ночь под Рождество на 25 декабря в парикмахерской, куда я зашел побриться ради праздничного дня. В тюрьме просидел до начала 1907 г., в январе которого был осужден еще на два года крепости и после суда освобожден до приведения приговора в исполнение под залог в 300 руб. После этого освобождения был арестован еще один раз в Москве, но просидел всего лишь один месяц, еще до приведения приговора в исполнение, попав в облаву на эсеров в техническом училище. // .