Илья Муромец

Главный богатырь рус. Народного эпоса. В дополнение сведений, сообщенных о нем в ст. Богатыри, следует отметить, что лишь немногие былинные сюжеты с именем И. Муромца известны за пределами губ. Олонецкой, Архангельской и Сибири (Сборник Кирши Данилова и С. Гуляева). За пределами названных областей записаны доселе только немногие сюжеты. А) И. Муромец и Соловей-разбойник. Б) И. Муромец и разбойники. В) И. Муромец на Соколе-корабле и г) И. Муромец и сын. В средних и южных частях Великороссии известны только былины без прикрепления И. Муромца к Киеву и кн. Владимиру, и наиболее популярны сюжеты, в которых играют роль разбойники (И. Муромец и разбойники) или казаки (И. Муромец на Соколе-корабле), что свидетельствует о популярности И. Муромца в среде вольнолюбивого населения, промышлявшего на Волге, Яике и входившего в состав казачества.

Прозаические рассказы об И. Муромце, записанные в виде сказок в Великороссии, Малороссии, Белороссии и Сибири и перешедшие от русских крестьян к некоторым инородцам (финнам, латышам, чувашам, якутам), также не знают о киевских былинных отношениях И. Муромца, не упоминают кн. Владимира, заменяя его безымянным королем. Содержат они почти исключительно похождение И. Муромца с Соловьем-разбойником, иногда и с Идолищем, называемым Обжорой, и приписывают иногда И. Муромцу освобождение царевны от змея, которого не знают былины об И. Муромце. Нередко встречается смешение И. Муромца с Ильей пророком. Смешение это произошло и на предполагаемой эпической родине И. Муромца, в представлении крестьян с. Карачарова (близ г. Мурома), при чем в рассказах этих крестьян отношения И.

Муромца к Киеву и кн. Владимиру вовсе не упоминаются (см. М. Колосова, "Заметки о языке и народной поэзии ", 1877, стр. 309 и след.). Исследование эпической биографии И. Муромца приводит к убеждению, что на имя этого популярного богатыря наслоилось много сказочных и легендарных странствующих сюжетов. Имя И. Муромца не историческое, и попытки некоторых (Максимовича, Квашнина-Самарина) видеть в нем историческое лицо и даже определить век его жизни не выдерживают критики. Но на эпические подвиги И. Муромца налегло в течение веков столько исторических наслоений, в силу процесса историзации, известного в эволюции народных сказаний, что, по справедливому замечанию О. Миллера, "неисторическое происхождение И. Муромца не мешает ему быть лицом несравненно более историческим, чем целое множество лиц в самом деле существовавших и даже оставивших некоторые следы в истории.

Дело в том, что в идеальной личности И. Муромца вполне выразился исторический характер русского народа" (Галахов, "История русской словесности", I, стр. 101).Разработка отдельных былинных сюжетов, связанных с именем И. Муромца, представляется в следующем виде. 1) молодость и исцеление. И. Муромец известен в былинах с постоянным эпитетом старого казака и во всех отдельных похождениях он действительно является человеком пожилым, а не юношей, как другие богатыри. Из потребности объяснить, почему И. Муромец уже не молодым совершал все свои подвиги, явилось сказание о нем, как о сидне, не проявившем своих сил до 30 лет. К имени И. Муромца прикрепился широко распространенный сказочный сюжет о богатырях-сиднях. Былинная обработка этого сюжета крайне слаба и очень редко встречается в репертуаре олонецких сказителей.

Но сюжет этот распространен в сказках в прикреплении иногда к другим именам (Ивану, крестьянскому сыну, Осипу-прекрасному) и в легендах. Параллели к исцелению И. Муромца питьем см. В кн. О. Миллера. "И. Муромец" (стр. 169-180). В сказках Афанасьева (IV, 391, 436). В соч. Ф. Буслаева. "Рус. Богатыр. Эпос" (стр. 106). У Стасова. "Вестн. Европы" (1868 апр.). Халанского. "Великор. Былины киев. Цикла" (стр. 94). "Южно-славян. Сказания о Кралевиче Марке" (стр. 66-75). Màchal'a. "О bohatyrském epose slovanském" (1894, стр. 151). 2) Столкновение И. Муромца с разбойниками и освобождение Чернигова. Эпический путь И. Из Мурома через Брынские леса на Чернигов и далее Киев приблизительно совпадает с тем путем, которым в древности ездили из средней Руси в Киев (см. "Живая Старина", 1892, В.

II, стр. 120). По выходе из Брынских лесов он встречается с нынешней р. Смородинною (близ г. Карачева, в сев. Части Орловской губ.). На берегу р. Находится старинное с. Девятидубье, где старожилы указывают место расположения гнезда Соловья-разбойника — "Соловьев перевоз" (см. Вс. Миллера, "Экскурсы в область рус. Нар. Эпоса", стр. 183). Путь И. Муромца был опасен и в древности, и в XVI — XVII вв. От многочисленных разбойничьих шаек, бродивших в Брынских лесах. Видя во всей былине о поездке И. Муромца в Киев отражение германского сказания о первой поездке Тетлейфа Датского (Thetleif der Däne), известного из Тидрек-саги, проф. Халанский проводит параллель между столкновением И. Муромца с разбойниками и первым проявлением богатырской силы Тетлейфа, который, совместно с отцом своим, избивает 12 разбойников, засевших со своим атаманом Инграмом в лесу Falstrwald ("Южно-слав.

Сказ. О Марке Кралев.", I, стр. 95). Не представляя сходства в деталях, а только в общем мотиве, такое сопоставление не внушает доверия. В освобождении Чернигова, жители которого предлагают И. Муромцу остаться у них князем или воеводой, несомненно сказался отголосок древней связи Муромо-Рязанской земли с Северскою и древнейшего чернигов. Прикрепления И. Муромца (см. "Экскурсы", стр. 186 и сл.). Вообще, вопрос о древнейшей эпической родине И. До сих пор не уяснен в достаточной степени. В связи с былинными отношениями И. К Чернигову и со старинными прозвищами И. Муромца (Murawlenin y Кмиты Чернобыльского 1574 г., Morowlin y Ляссоты, Murawitz y Луиса де Кастильо и пр., о чем см. "Этнографическое Обозрение", III, 204. V, 248) высказано было предположение о древнейшем прикреплении И.

Муромца к черниг. Городу Моровску (Маровийску) и к г. Карачеву (см. "Экскурсы", стр. 181-190), предшествовавшем приурочению богатыря к Мурому и с. Карачарову. Но выдвинуты были и соображения в пользу исконности прикрепления И. К Мурому (см. "Этнограф. Обозр.", 1890, № 3 и "Жив. Старина" 1892, вып. II, стр. 120). Замена Чернигова Себежем (г. Витебской губ.) в сказании об И. Муромце, известном в рукоп. XVII и XVIII вв. (см. "Русские былины старой и новой записи", отд. I, стр. 1-11), объясняется историческими событиями, имевшими место при г. Себеже, построенном в начале XVI в., в период войн Москвы с Литвой. В народной памяти могло отложиться единственное крупное событие, совершившееся под стенами Себежа в 1536 г., когда его обступили 20000 литовцев и поляков.

Отбитые русскими и теснимые ими, они бросились бежать по льду Себежского озера. Лед не выдержал, и неприятели в значительном числе перетонули в озере. В ознаменование этого события правительница Елена велела поставить в г. Себеже церковь св. Троицы. Известность И. В Белороссии в том же веке подтверждается свидетельством оршанского старосты Кмиты Чернобыльского (1574), упоминающего И. Моровленина и Соловья Будимировича. 3) Пленению Соловья-разбойника посвящены недавние исследования Вс. Миллера и Халанского. Первый, не отрицая историко-бытовых сторон этого похождения, указывал на литературные параллели в восточ. Сказаниях о Рустеме и в сказке об Еруслане Лазаревиче ("Экскурсы", Ш, IV и VI). Халанский старается доказать, что все черты русс.

Былины об И. Муромце и Соловье-разбойнике покрываются соответствующими чертами сказания Тидрек-саги о Тетлейфе (Марко-Кралевич, стр. 94-105) и приходит к заключению, что занесенный в древнесуздальский эпос из сев.-германских сказаний образ эпического героя (тетлейфа) стал стимулом для самостоятельного русского творчества на народных началах, в результате давшего ценный поэтический образ народного богатыря, ценное произведение, проникнутое элементами русского яз., жизни и древней истории СВ и, стало быть, национальное" (т. Же, стр. 121). 4) И. Муромец и Идолище. Отказавшись от мифолог. Экзегезы этого подвига И. Муромца, проводимой им в кн. Об И. М. (760-763), О. Миллер видел впоследствии в этой былине особую отрасль былин о расправе с татарщиной (Галахов, "Ист.

Рус. Слов.", т. 1, стр. 93). Акад. Веселовский ("Южно-русск. Был.", т. I, стр. 53. II, стр. 341-381. "Разыскания" XVIII — XXIV, стр. 147 сл.), проводя параллель между былинами об И. Муромце и Идолище, Алеше и Тугарине, видит в личностях Идолища и Тугарина историческую подкладку и указывает на летописные сказания о половецких ханах Тугоркане и Боняке. По мнению профессора Халанского, былины об И. Муромце и Идолище примыкают к летописным сказаниям о насилиях татарских послов, баскаков и др. И о расправе с ними ожесточенного населения, почему находит возможным, вместе с О. Миллером, отнести былину к разряду исторических песен татарской эпохи. Во всяком случае, современные исследователи не видят в Идолище начала языческого, которое усматривал в нем П.

Бессонов ("Песни Киреевского", IV заметка, стр. 10 и сл.). 5) И. Муромец и Калин-царь. Кроме отголосков исторических отношений русского народа к татарам, былина содержит два сказочные мотива — махание татарином и подкопы, приготовленные татарами для И. Муромца, — хорошо известные в персидских сказаниях о Рустеме. Ввиду сходства имени Калина с названием тюркского предводителя Калуна, которого убивает Рустем при обстоятельствах сходных, высказано было предположение о восточном происхождении обоих сказочных мотивов, приставших к имени И. Муромца (см. "Экскурсы", стр. 75-77, 114-116). 6) Наиболее подробно в последнее десятилетие разработаны былины о бое И. Муромца с сыном. Акад. Веселовский обратил внимание на специальное сходство и в плане, и в некоторых частностях между былиной и немецкой песнью о бое Гильдебранда с его сыном Амбрандом и эпизодом Тидрек-саги, основанном на нижненемецком пересказе ("Ю.

Русс. Былины", т. IV — XI, стр. 307-339). Большие совпадения и в плане, и в подробностях между былинами и персидскими (также кавказскими) сказаниями о бое Рустема с Сохрабом (Зорабом) были установлены в наших "Экскурсах" (т. V). Сходство сводится к следующим чертам. А) как в иранском, так и в русском эпосе, отец, бьющийся с сыном, есть главная, центральная фигура народных сказаний. Б) царевне, матери Сохраба, соответствует королевна или царевна, мать незаконного сына И. Муромца, прижитого им на стороне. В) наставления богатыря, покидающего женщину, на случай рождения ею сына или дочери и оставление в качестве приметы драгоценного камня, известны в иранской и русской версии. Г) необыкновенно быстрый рост ребенка и возраст (12 лет), в котором он отправляется на подвиги, покинув мать и получив наставления от нее, — сходны в обоих эпосах.

Д) отец получает весть о юном богатыре, находясь на заставе или на окраине государства. Е) бою отца с сыном предшествует неудачная стычка с последним главного богатыря, второго по силе после Рустема — И. Муромца. Ж) продолжительность боя, три вида оружия, борьба, опрокинутие отца сыном совпадают в русских и иранских сказаниях. З) отец, восстановив силы молитвой, побеждает сына. Трагическая развязка. Ввиду таких совпадений и популярности сюжета о бое отца с сыном на Востоке (Кавказе, Средней Азии), становится вероятным восточное происхождение этого сюжета (см. Также "Экскурсы", приложение 2-е). 7) в былине о трех поездках И. Муромца, в одной из которых он избежал козней коварной королевичны, находим обработанный в былинной форме широко распространенный сказочный сюжет.

См. О. Миллер, "И. Муромец" (стр. 777-779). Rambaud, "La Russie épique" (стр.62) "Экскурсы" (стр. 107-110). 8) Враждебные отношения эпического кн. Владимира к И. Муромцу представляют сходство с отношениями персидского эпического царя Кейкауса к Рустему. Типическим здесь является то, что национальный богатырь, подвергшись незаслуженной обиде от властителя, забывает, ввиду опасности, грозящей отечеству, свою личную обиду, прощает унижающемуся перед ним властителю и спасает государство ("Экскурсы", стр. 14-17. 69-71). 9) В былинах об И. Муромце на Соколе-корабле, плавающем по Хвалынскому морю и наводящем страх на горских татар с калмыками, находят хранившееся долго в казацкой среде воспоминание об Илейке, родом из Мурома, казаке, выступившем в роли самозванца (Лжепетра) в 1-е десятилетие XVII в.

См. Ст. Д. Иловайского, "Богатырь-казак И. Муромец, как историческое лицо" ("Русский Архив". 1893, т. II, стр. 33-58).Всеволод Миллер..