Каннибализм

Универсально распространённый мотив в мифах и фольклоре. Восходит к соответствующей практике, засвидетельствованной в палеолите и ранее, кроме того, является составной частью пищевого кода, соотносимого с другими кодами, в терминах которых мифопоэтическое сознание строит свою картину мира (см. Еда). Так, согласно исследованиям К. Леви-Строса, употребление человеческого мяса (особенно сырого) занимает низшее место в мифологически осмысленной иерархии пищевых режимов, тяготея к первому из членов фундаментальной оппозиции природа - культура (на другом полюсе этой иерархии стоят кулинарно обработанные сельскохозяйственные растительные продукты). Поэтому импликации К. Сложным образом переплетены со всеми основными категориями и параметрами мифопоэтической модели мира в той её части, которая относится к области докультурного.

Например, с К. Связывается болотная вода, в отличие от воды-дождя, связанной с культивированием растений, или проточной воды, ассоциирующейся с рыболовством как видом охоты. В один синонимический ряд попадают мотивы К. И мотивы инцеста (ср. Отождествление инцеста и съедения тотема у микронезийцев-понапеанцев. Многочисленные случаи обозначения инцеста и К. Одним и тем же словом).В большинстве мифологических систем существуют мифы о возникновении К., в которых единый акт К. Порождает серию подобных же актов и иных злостных человекоубийств. Так, в мифологии североамериканских индейцев оджибве всякий отведавший человеческого мяса становится великаном-людоедом виндиго. В греческом мифе Тантал с целью испытания угощает богов мясом своего сына Пелопа, отчего происходят все несчастья его рода.

Атрей, сын Пелопа, мстя за обиду, нанесённую ему братом Фиестом, подаёт последнему на пиру мясо его детей. Дальнейшая цепь убийств, среди них - матереубийство, составляет сюжет «Орестеи» Эсхила. Миф о возникновении К. Часто сопряжён с мотивом потери человеком бессмертия, т. Е. Вариантом « грехопаде- ния». Нередко ответственность за возникновение К. Возлагается на женщину - виновницу грехопадения и в известном библейском мифе об Адаме и Еве (при том, что в реальности участие женщин в людоедском пиршестве часто табуируется, как табуируется иногда и вкушение женской плоти). Мотивы К. Наличествуют также и в космогонических мифах. Таков миф о Кроносе, пожирающем своих детей. В астральных мифах божества, отождествляемые с небесными телами (солнцем, луной), поедают своих детей - звёзды, которые в свою очередь представляются людоедами в некоторых других мифологиях (в частности, у полинезийцев островов Туамоту.

Т G 11.8.1). Конец К. Кладёт обычно культурный герой, который либо убивает чудовище-людоеда (напр., Большую Сову у индейцев племени апачи. Ср. Также победителя людоедов Мауи в Западной Полинезии), либо, попадая к людоедам в плен, хитростью их побеждает (ср. Миф об Одиссее и киклопах). Этот последний мотив получил распространение в волшебных сказках (AT 327), среди которых особенно известны «Гензель и Гретель», «Мальчик-с-пальчик» и т. П. Конец К. У греков положил Орфей, у египтян - Осирис, у айнов - бог Аиойна. Согласно мифам различных народов (кетов, нанайцев и др.), из дыма при сожжении уничтоженного чудовища-людоеда произошли кровососущие насекомые - комары и москиты. Интересны мотивы обезвреживания хтонических людоедов - злых духов в мифах-сказках коряков.

Побеждая таких духов, их иногда не убивают, а лишь заменяют им желудки на тюленьи, мышиные и т. П., после чего они перестают быть каннибалами.К. Характеризует мифологические персонажи самого различного уровня. В древних мифологиях он присущ верховным божествам (ср. Культ Зевса Ликейского с человеческими жертвоприношениями и последующей трапезой как бы от имени бога или вместе с самим богом, Paus. VIII 38, 7. Человеческие жертвы Дионису, древнекельтские, полинезийские культы и многие другие). По мере распространения запрета на К. Его всё больше относят к низшему миру чудовищ-людоедов, великанов, ведьм и т. П. Среди подобных существ - славянская баба-яга, античные стриги, чудовище-вампир с железным ногтем на ладони у африканского племени покомо в Кении или же длиннозубое чудовище с глазами на подошвах у готтентотов.

Чудовищем-людоедом нередко представляется сама смерть (у африканского племени не, Берег Слоновой Кости). Людоедами бывают обычно оборотни - волк-оборотень в европейском фольклоре, оборотень-гиена у африканцев, колдуньи-оборотни, превращающиеся в слонов, змей, сов и т. П. У племён Гвинеи, и злые духи - насылатели болезней и эпидемий (напр., у народов Северо-Восточной Азии). Табуирование К. Порождает мотив одержимости духом-людоедом (у оджибве - в связи с инициацией в тайных обществах) либо безумия как наказания за акт К. (Т G 91). Происходит вытеснение мотивов К. В сферы магии, шаманизма и т. П., требующих достижения ведьмой, колдуном, шаманом особого состояния сознания, отождествляемого с одержимостью, безумием и достигаемого лишь с помощью специальных, часто табуированных действий, отсюда широкое распространение поверий о том, что подобные люди употребляют в пищу человеческое мясо.

В то же время духи-людоеды представляют собой одну из опасностей, подстерегающих самого шамана во время его путешествия в загробный мир.Обоснования ритуального К., находящие отражение в мифологических сюжетах, довольно сложны и противоречивы. Среди них выделяется в первую очередь мотивировка, восходящая к анимистическим представлениям и связанная с т. Н. Симпатической магией. Согласно этим представлениям, в людоеда переходят качества съедаемой жертвы, прежде всего сила, крепость. Поедание частей тела убитых врагов может, однако, производиться и ради обретения господства над душой врага, вплоть до полного её уничтожения. Так, в киргизском эпосе «Манас» герои пьют кровь врага, поверженного в бою. Такому экзоканнибализму можно противопоставить эндоканнибализм, т.

Е. К., распространяющийся на родственников, членов племени и т. П., мотивы которого обусловлены тотемистическими воззрениями. Способствуя в целом табуированию эндоканнибализма (члены тотемного клана приравниваются к самому тотему), воззрения эти в то же время провоцируют и обычаи ритуального жертвоприношения с последующим вкушением частей тела (сердца, печени как седалища витальных сил) родоначальника и покровителя клана, замещаемого старейшим членом племени, «священным царём» или специально подготавливаемым для этой цели (как у мексиканских индейцев) лицом. Отсюда многочисленные мифологические сюжеты с поеданием тела божества - вплоть до пасхальной евхаристии. Восходящие к тотемизму ограничения - запрет на эндоканнибализм при сохранении экзоканнибализма и в условиях экзогамии - порождают сюжеты поедания женой (часто в зверином образе) мужа либо мужем жены (Т G 77.

79, 1), а также (в зависимости от структуры тотемно-семейного распределения) и других родственников (напр., детей, которые в соответствии с полом, их собственным и родителей, могут относиться к различным с родителями тотемным кланам).Тема К. Повсеместно (ср. Мифы аборигенов Австралии, где эта функция отдана страшному змею-радуге) имплицирована в мотивах ритуального проглатывания-выплёвывания, соотносящихся с обрядами инициации (см. Инициация и мифы). При наложении этих каннибалистических обрядовых мотивов на миф о великой матери-прародительнице возникают образы, подобные бабе-яге или злой старухе-людоедке Мутинге у австралийского племени муринбата. Иногда проходящий инициацию сам мыслится людоедом (напр., у индейцев-квакиутль).Следует также упомянуть мотивы К.

Как эксцесса экзальтированной любви, объяснение которым находят либо в стремлении к возможно более полному овладению партнёром и оральном эротизме (ср. Записанную римским писателем Авлом Геллием легенду об Артемисии, выпившей чашу с прахом своего возлюбленного мужа Мавсола), либо шире - в семантической близости еды и любви (еда часто выступает в фольклоре как метафора интимной связи), в параллелизме эротического и пищевого кодов. Встречаются также мотивы съедания от избытка любви детей их родителями - так поступает первая супружеская пара в иранском мифе («Авеста») о первых людях (см. Мартйа и Мартианаг).Мотивам ритуального К. В фольклоре, мифах и т. Д. Противостоят мотивы К. Вынужденного, актуализирующегося (часто в гиперболизированной форме) в эпохи войн и стихийных бедствий.

Среди подобных мотивов доминирует сюжет поедания детей родителями (Т G 72, 2. Ср. Библейский рассказ об осаде города в Самарии, 4 Царств 6, 25-31. В древнекитайских притчах в пример ставится послушание детей, жертвующих собой ради спасения умирающих от голода родителей).Особая ветвь мифов о К. Представлена мировым фольклорным сюжетом о воздаянии за прелюбодеяние (Т Q 478. 1. AT 992). Муж неверной жены убивает её любовника и подаёт ей за трапезой его penis и/или его сердце, которые она по неведению съедает. Сюжет этот получил широкое распространение в фольклоре и классической литературе (индийский народный роман о Радже Расалу, «Жизнеописания трубадуров», «Декамерон» Боккаччо и многие другие). Лит. Воеводский Л.

Каннибализм в греческих мифах, СПБ, 1874. Жирмунский В. М., «Пир Атрея» и родственные этнографические сюжеты в фольклоре и литературе, «Советская этнография», 1965, № в. Andree R., Die Anthropophagie, Lpz., 1887. Вergemann Р., Die Verbreitung der Anthropophagie, Bunzlau. 1893. Levi-Strauss C., La pensée sauvage, [P., 1964]. Steinmetz R. S. Endokannibalismus, W., 1896. Мatzke J. E., The legend of the Eaten Heart, «Modern Language Notes», 1911, v. 26, № 1, p. 1-8.(Источник. «Мифы народов мира».).