Владимир Маяковский - Облако В Штанах

Поэт — красивый, двадцатидвухлетний — дразнит обывательскую, размягченную мысль окровавленнымлоскутом своего сердца. В его душе нет старческой нежности, но он может вывернуть себя наизнанку —так, чтобы были одни сплошные губы. И будет он безукоризненно нежный, не мужчина, а — облако вштанах!Он вспоминает, как однажды в Одессе его любимая, Мария, обещала прийти к нему. Ожидая её, поэтплавит лбом стекло окошечное, душа его стонет и корчится, нервы мечутся отчаянной чечеткой. Ужедвенадцатый час падает, как с плахи голова казненного. Наконец появляется Мария — резкая, как«нате!», — и сообщает, что выходит замуж. Пытаясь выглядеть абсолютно спокойным, поэт чувствует,что его «я» для него мало и кто-то из него вырывается упрямо.

Но невозможно выскочить изсобственного сердца, в котором полыхает пожар. Можно только выстонатъ в столетия последний крикоб этом пожаре.Поэт хочет поставить «nihil» («ничто») над всем, что сделано до него. Он больше не хочет читать книг,потому что понимает, как тяжело они пишутся, как долго — прежде чем начнет петься — барахтается втине сердца глупая вобла воображения. И пока поэт не найдет нужных слов, улица корчится безъязыкая— ей нечем кричать и разговаривать. Во рту улицы разлагаются трупики умерших слов. Только дваслова живут, жирея, — «сволочь» и «борщ». И другие поэты бросаются прочь от улицы, потому что этимисловами не выпеть барышню, любовь и цветочек под росами. Их догоняют уличные тыщи — студенты,проститутки, подрядчики, — для которых гвоздь в собственном сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете.Поэт согласен с ними.

Мельчайшая песчинка живого ценнее всего, что он может сделать. Он, обсмеянныйу сегодняшнего племени, видит в терновом венце революций шестнадцатый год и чувствует себя егопредтечей. Во имя этого будущего он готов растоптать свою душу и, окровавленную, дать, как знамя.Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана. Поэту противен Северянин, потому что поэтсегодня не должен чирикать. Он предвидит, что скоро фонарные столбы будут вздымать окровавленныетуши лабазников, каждый возьмет камень, нож или бомбу, а на небе будет околевать красный, какмарсельеза, закат.Увидев глаза богоматери на иконе, поэт спрашивает ее. Зачем одаривать сиянием трактирную ораву,которая опять предпочитает Варавву оплеванному голгофнику.

Может быть, самый красивый из сыновейбогоматери — это он, поэт и тринадцатый апостол Евангелия, а именами его стихов когда-нибудь будуткрестить детей.Он снова и снова вспоминает неисцветшую прелесть губ своей Марии и просит её тела, как просятхристиане — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Ее имя величием равно для него Богу, он будетберечь её тело, как инвалид бережет свою единственную ногу. Но если Мария отвергнет поэта, онуйдет, поливая дорогу кровью сердца, к дому своего отца. И тогда он предложит Богу устроитькарусель на дереве изучения добра и зла и спросит у него, отчего тот не выдумал поцелуи без мук, иназовет его недоучкой, крохотным божиком.Поэт ждет, что небо снимет перед ним шляпу в ответ на его вызов.

Но вселенная спит, положив на лапус клешами звезд огромное ухо..