Владимир Одоевский - Русские Ночи

Было уже четыре часа утра, когда в комнату Фауста ввалилась толпа молодых приятелей — не тофилософов, не то прожигателей жизни. Им казалось, что Фауст знает все. Не зря он удивлял всех своимиманерами и пренебрегал светскими приличиями и предрассудками. Фауст встретил друзей пообыкновению небритым, в кресле, с черной кошкой в руках. Однако рассуждать о смысле жизни иназначении человека в такое время он отказался. Пришлось продолжить беседу в следующую полночь.Фауст вспомнил притчу о слепом, глухом и немом нищем, который потерял золотой. Тщетно проискав его,нищий вернулся домой и лег на свое каменное ложе. И тут монета вдруг выскользнула из-за пазухи искатилась за камни. Так и мы порой, продолжал Фауст, похожи на этого слепого, ибо не только непонимаем мир, но даже и друг друга, не отличаем правду от лжи, гения художника от безумца.Мир полон чудаков, каждый из которых способен рассказать удивительную историю.

В жаркий день вНеаполе молодой человек в лавке антиквара встретил незнакомца в напудренном парике, в старомкафтане, разглядывавшего архитектурные гравюры. Чтобы познакомиться с ним, посоветовал емувзглянуть на проекты архитектора Пиранези. Циклопические дворцы, пещеры, превращенные в замки,бесконечные своды, темницы… Увидев книгу, старик с ужасом отскочил. «Закройте, закройте этупроклятую книгу!» Это и был архитектор Пиранези. Он создал грандиозные проекты, но не смогвоплотить их и издал лишь свои чертежи. Но каждый том, каждый рисунок мучил и требовал воплотитьего в здания, не позволяя душе художника обрести покой. Пиранези просит у молодого человека десятьмиллионов червонцев, чтобы соединить аркой Этну с Везувием.

Жалея безумца, он подал ему червонец.Пиранези вздохнул и решил приложить его к сумме, собранной для покупки Монблана…Однажды мне явился призрак одного знакомого — почтенного чиновника, который не делал ни добра,ни зла. Зато он дослужился до статского советника. Когда он умер, его холодно отпели, холоднопохоронили и разошлись. Но я продолжал, думать о покойном, и его призрак предстал передо мною, сослезами упрекая в равнодушии и презрении. Словно китайские тени на стене, возникли предо мнойразные эпизоды его жизни. Вот он мальчик, в доме отца своего. Но воспитывает его не отец, а челядь,она учит невежеству, разврату, жестокости. Вот мальчик затянут в мундир, и теперь свет убивает иразвращает его душу. Хороший товарищ должен пить и играть в карты.

Хороший муж должен делатькарьеру. Чем больше чины, тем сильнее скука и обида — на себя, на людей, на жизнь.Скука и обида привели болезнь, болезнь потянула за собой смерть… И вот эта страшная особа здесь.Она закрывает мне глаза — но открывает очи духовные, чтобы умирающий прозрел наготу своейжизни…В городе устраивают бал. Всем действом руководит капельмейстер. Он как будто собрал все, что естьстранного в сочинениях славных музыкантов. Звучит могильный голос валторн, хохот литавр,смеющихся над твоими надеждами. Вот Дон-Жуан насмехается над донной Анной. Вот обманутый Отеллоберет на себя роль судьи и палача. Все пытки и терзания сливались в одну гамму, темным облакомвисящую над оркестром… Из него капали на паркет кровавые капли и слезы.

Атласные башмачкикрасавиц легко скользили по полу, танцующих подчинило какое-то безумие. Свечи горят неровно,колеблются тени в удушливом тумане… Кажется, пляшут не люди, а скелеты. Утром, заслышав благовест,я зашел в храм. Священник говорил о любви, молился о братском единении человечества… Я бросилсяпробудить сердца веселящихся безумцев, но экипажи уже миновали церковь.Многолюдный город постепенно пустел, осенняя буря загнала всех под крыши. Город — живое, тяжелодышащее и еще тяжелее соображающее чудовище. Одно небо было чисто, грозно, неподвижно, но ничейвзор не поднялся к нему. Вот с моста скатилась карета, в которой сидела молодая женщина со своимспутником. Перед ярко освещенным зданием остановилась. Протяжное пение огласило улицу.

Несколькофакельщиков сопровождали гроб, который медленно несли через улицу. Странная встреча. Красавицавыглянула в окошко. В этот момент ветер отогнул и приподнял край покрова. Мертвец усмехнулсянедоброю насмешкой. Красавица ахнула — когда-то этот молодой человек любил ее и она отвечала емудушевным трепетом и понимала каждое движение души его… Но общее мнение поставило между ниминепреоборимую преграду, и девушка покорилась свету. Едва живая, через силу поднимается она помраморной лестнице, танцует. Но эта бессмысленная фальшивая музыка бала ранит ее, отзывается в еесердце мольбой погибшего юноши, мольбой, которую она холодно отвергла. Но вот шум, крики у входа:«Вода, вода!» Вода уже подточила стены, проломила окошки и хлынула в зал… Что-то огромное, черноепоявилось в проломе… Это черный гроб, символ неизбежности… Открытый гроб мчится по воде, за нимволны влекут красавицу… Мертвец поднимает голову, она касается головы красавицы и хохочет, неоткрывая уст.

«Здравствуй, Лиза. Благоразумная Лиза!»Насилу Лиза очнулась от обморока. Муж сердится, что она испортила бал и всех перепугала. Он никакне мог простить, что из-за женского кокетства лишился крупного выигрыша.И вот наступили времена и сроки. Жители городов бежали в поля, чтобы прокормить себя. Полястановились селами, села — городами. Исчезли ремесла, искусства и религия. Люди почувствовалисебя врагами. Самоубийцы отнесены были к героям. Законы воспрещали браки. Люди убивали друг друга,и никто не защищал убиваемых. Повсюду появлялись пророки отчаяния, внушавшие ненавистьотверженной любви, оцепенение гибели. За ними пришел Мессия отчаяния. Хладен был взор его, громокголос, призвавший людей вместе испытать экстаз смерти… И когда из развалин вдруг появилась юнаячета, прося отсрочить гибель человечества, ей отвечал хохот.

Это был условный знак — Землявзорвалась. Впервые вечная жизнь раскаялась…Несколько умов попытались построить новое общество. Последователи Бентама нашли пустынныйостров и создали там сначала город, затем целую страну — Бентамию, чтобы воплотить в жизнь принципобщественной пользы. Они считали, что польза и нравственность — одно и то же. Работали все. Мальчикв двенадцать лет уже откладывал деньги, собирая капитал. Девушка читала трактат о прядильнойфабрике. И все были счастливы, пока население не увеличилось. Тогда не стало хватать земли. В этовремя на соседних островах тоже возникли поселения. Бентамцы разорили соседей и захватили ихземли. Но возник спор пограничных городов и внутренних. Первые хотели торговать, вторые воевать.Никто не умел примирить свою выгоду с выгодой соседа.

Споры перешли в бунт, бунт — в восстание.Тогда пророк воззвал к очерствевшему народу, прося обратить взор к алтарям бескорыстной любви.Никто не услышал его — и он проклял город. Через несколько дней извержение вулкана, буря,землетрясение уничтожили город, оставив один безжизненный камень.Странный человек посетил маленький домик в предместье Вены весной 1827 г. Он одет был в черныйсюртук, волосы растрепаны, глаза горят, галстук отсутствует. Он хотел снять квартиру. Видно, онкогда-то занимался музыкой, потому что обратил внимание на музыкантов-любителей, собравшихсяздесь разыграть последний квартет Бетховена. Незнакомец, однако, не слышал музыки, он тольконаклонял голову в разные стороны, и слезы текли по его лицу.

Лишь когда скрипач взял случайнуюноту, старик поднял голову. Он услышал. Звуки, которые раздирали слух присутствующих, доставлялиему удовольствие. Насилу молодая девушка, пришедшая вместе с ним, сумела отвести его. Бетховенушел, никем не узнанный. Он очень оживлен, говорит, что только что сочинил самую лучшуюсимфонию, — и хочет это отпраздновать. Но Луизе, которая содержит его, нечего подать ему — денегхватает только на хлеб, нет даже вина. Бетховен пьет воду, принимая ее за вино. Он обещает найтиновые законы гармонии, соединить в одном созвучии все тона хроматической гаммы. «Для менягармония звучит тогда, когда весь мир превращается в созвучие, — говорит Бетховен Луизе. — Вотоно. Вот звучит симфония Эгмонта. Я слышу ее.

Дикие звуки битвы, буря страстей — в тишине. И сновазвучит труба, ее звук все сильнее, все гармоничнее!»О смерти Бетховена пожалел кто-то из придворных. Но его голос потерялся. Толпа слушала беседудвух дипломатов…Гости покорились искусству импровизатора Киприяно. Он облекал предмет в поэтическую форму,развивал заданную тему. Он одновременно писал стихотворение, диктовал другое, импровизировалтретье. Способность к импровизации он получил совсем недавно. Его одарил доктор Сегелиель. ВедьКиприяно вырос в бедности и тяжело переживал, что чувствует мир, но не может его выразить. Он писалстихи по заказу — но неудачно. Киприяно думал, что в его неудаче виновата болезнь. Сегелиель лечилвсех, кто обращался к нему, даже если болезнь была смертельной.

Он не брал денег за лечение, ноставил странные условия. Выкинуть в море большую сумму денег, сломать свой дом, покинуть родину.Отказавшиеся выполнить эти условия вскоре умирали. Недоброжелатели обвинили его вмногочисленных убийствах, но суд оправдал его.Сегелиель согласился помочь Киприяно и поставил условие. «Ты будешь каждое мгновение все знать,все видеть, все понимать». Киприяно согласился. Сегелиель положил руку на сердце юноши и произнесзаклинание. В этот момент Киприяно уже чувствовал, слышал и понимал всю природу — как прозекторвидит и чувствует тело молодой женщины, касаясь его ножом… Он хотел выпить стакан воды — и видел вней мириады инфузорий. Он ложится на зеленую траву и слышит тысячи молотков… Киприяно и людей,Киприяно и природу разделила бездна… Киприяно обезумел.

Он бежал из отечества, скитался. Наконецон поступил шутом к одному степному помещику. Он ходит во фризовой шинели, подпоясанный краснымплатком, сочиняет стихи на каком-то языке, составленном из всех языков мира…Себастьян Бах воспитывался в доме своего старшего брата, органиста ордруфской церквиХристофора. Это был уважаемый, но немного чопорный музыкант, который жил по-старинному и так жевоспитывал своего брата. Только на конфирмации в Эйзенахе Себастьян первый раз услышал настоящийорган. Музыка захватила его целиком. Он не понимал, где он находится, зачем, не слышал вопросыпастора, отвечал невпопад, вслушиваясь в неземную мелодию. Христофор не понял его и оченьогорчился легкомыслию брата. В тот же день Себастьян тайком проник в церковь, чтобы понятьустройство органа И тут его посетило видение.

Он увидел, как трубы органа подымаются вверх,соединяются с готическими колоннами. Казалось, в облаках проплывали легкие ангелы. Слышен былкаждый звук, и, однако, понятно становилось только целое — заветная мелодия, в которой сливалисьрелигия и искусство…Христофор не поверил брату. Огорченный его поведением, он заболел и умер. Себастьян сталучеником органного мастера Банделера, друга и родственника Христофора. Себастьян обтачивалклавиши, вымеривал трубы, выгибал проволоку и постоянно думал о своем видении. А вскоре он сталпомощником другого мастера — Альбрехта из Люнебурга. Альбрехт удивлял всех своими изобретениями.Вот и сейчас он приехал к Банделеру сообщить, что изобрел новый орган, и император уже заказал емуэтот инструмент.

Заметив способности юноши, Альбрехт отдал его учиться вместе со своей дочерьюМагдалиной. Наконец учитель добился для него места придворного скрипача в Веймаре. Перед отъездомон обвенчался с Магдалиной. Себастьян знал только свое искусство. Утром он писал, занимался сучениками, объясняя гармонию. Венерами он играл и пел вместе с Магдалиной на клавикорде. Ничто немогло нарушить его спокойствия. Однажды во время службы к хору присоединился еще один голос,похожий не то на вопль страдания, не то на возглас веселой толпы. Себастьян посмеивался над пениемвенецианца Франческе, но Магдалина увлеклась — и пением и певцом. Она узнала песни своей родины.Когда Франческо уехал, Магдалина изменилась. Замкнулась, перестала работать и только просила мужасочинить канцонетту.

Несчастная любовь и заботы о муже свели ее в могилу. Дети утешили отца в горе.Но он понял, что половина его души погибла раньше времени. Тщетно пытался он вспомнить, как пелаМагдалина — он слышал лишь нечистый и соблазняющий напев итальянца.Когда свершился путь каждого из описанных героев, все они предстали перед Судилищем. Каждый былосужден либо за то, что сделал с собой, либо за то, чего не сделал. Один Сегелиель не признал надсобой высшей власти. Судилище потребовало от подсудимого явиться перед собой, но ему отвечал лишьдалекий голос из бездны. «Для меня нет полного выражения!».