Данте Алигьери - Божественная Комедия

На полдороге жизни я — Данте — заблудился в дремучем лесу. Страшно, кругом дикиезвери — аллегории пороков. Деться некуда. И тут является призрак, оказавшийся тенью любимогомною древне-римского поэта Вергилия. Прошу его о помощи. Он обещает увести меня отсюдав странствия по загробному миру, с тем, чтобы я увидел Ад, Чистилище и Рай. Я готовследовать за ним.Да, но по силам ли мне такое путешествие. Я оробел и заколебался. Вергилий укорилменя, рассказав, что сама Беатриче (моя покойная возлюбленная) снизошла к нему из Раяв Ад и просила быть моим проводником в странствиях по загробью. Если так, то нельзяколебаться, нужна решимость. Веди меня, мой учитель и наставник!Над входом в Ад надпись, отнимающая всякую надежду у входящих.

Мы вошли. Здесь, прямоза входом, стонут жалкие души не творивших при жизни ни добра, ни зла. Далее река Ахерон,Через нее свирепый Харон перевозит на лодке мертвецов. Нам — с ними. «Но ты жене мертвец!» — гневно кричит мне Харон. Вергилий усмирил его. Поплыли. Издали слышен грохот,дует ветер, сверкнуло пламя. Я лишился чувств…Первый круг Ада — Лимб. Тут томятся души некрещеных младенцев и славных язычников —воителей, мудрецов, поэтов (в их числе и Вергилия). Они не мучаются, а лишь скорбят,что им как нехристианам нет места в Раю. Мы с Вергилием примкнули к великим поэтамдревности, первый из которых Гомер. Степенно шли и говорили о неземном.У спуска во второй круг подземного царства демон Минос определяет, какого грешникав какое место Ада надлежит низвергнуть.

На меня он отреагировал так же, как Харон,и Вергилий так же его усмирил. Мы увидели уносимые адским вихрем души сладострастников(Клеопатра, Елена Прекрасная и др.). Среди них Франческа, и здесь неразлучная со своимлюбовником. Безмерная взаимная страсть привела их к трагической гибели. Глубоко сострадаяим, я вновь лишился чувств.В круге третьем свирепствует звероподобный пес Цербер. Залаял было на нас, но Вергилийусмирил и его. Здесь валяются в грязи, под тяжелым ливнем, души грешивших обжорством. Срединих мой земляк, флорентиец Чакко. Мы разговорились о судьбах родного города. Чакко попросилменя напомнить о нем живым людям, когда вернусь на землю.Демон, охраняющий четвертый круг, где казнят расточителей и скупцов (среди последних многодуховных лиц — папы, кардиналы), — Плутос.

Вергилию тоже пришлось его осадить, чтобы отвязался.Из четвертого спустились в пятый круг, где мучаются гневные и ленивые, погрязшиев болотах Стигийской низины. Подошли к какой-то башне.Это целая крепость, вокруг нее обширный водоем, в челне — гребец, демон Флегий. Послеочередной перебранки сели к нему, плывем. Какой-то грешник попытался уцепиться за борт,я его обругал, а Вергилий отпихнул. Перед нами адский город Дит. Всякая мертвая нечистьмешает нам в него войти. Вергилий, оставив меня (ох,страшно одному!), пошел узнать, в чем дело, вернулся озабоченный, но обнадеженный.А тут ещё и адские фурии перед нами предстали, угрожая. Выручил внезапно явившийсянебесный посланник, обуздавший их злобу. Мы вошли в Дит.

Всюду объятые пламенем гробницы,из которых доносятся стоны еретиков. По узкой дороге пробираемся между гробницами.Из одной гробницы вдруг выросла могучая фигура. Это Фарината, мои предки были егополитическими противниками. Во мне, услышав мою беседу с Вергилием, он угадал по говоруземляка. Гордец, казалось, он презирает всю бездну Ада, Мы заспорили с ним, а тутиз соседней гробницы высунулась ещё одна голова. Да это же отец моего друга Гвидо. Емупомерещилось, что я мертвец и что сын его тоже умер, и он в отчаянии упал ниц.Фарината, успокой его. Жив Гвидо!Близ спуска из шестого круга в седьмой, над могилой паны-еретика Анастасия, Вергилийобъяснил мне устройство оставшихся трех кругов Ада, сужающихся книзу (к центру земли),и какие грехи в каком поясе какого круга караются.Седьмой круг сжат горами и охраняем демоном-полубыком Минотавром, грозно заревевшимна нас.

Вергилий прикрикнул на него, и мы поспешили отойти подальше. Увидели кипящийкровью поток, в котором варятся тираны и разбойники, а с берега в них кентаврыстреляют из луков. Кентавр Несс стал нашим провожатым, рассказал о казнимых насильникахи помог перейти кипящую реку вброд.Кругом колючие заросли без зелени. Я сломал какую-то ветку, а из нее заструиласьчерная кровь, и ствол застонал. Оказывается, эти кусты — души самоубийц (насильниковнад собственной плотью). Их клюют адские птицы Гарпии, топчут мимо бегущие мертвецы, причиняяим невыносимую боль. Один растоптанный куст попросил меня собрать сломанные сучья и вернутьих ему. Выяснилось, что несчастный — мой земляк. Я выполнил его просьбу, и мы пошлидальше. Видим — песок, на него сверху слетают хлопья огня, опаляя грешников, которые кричати стонут — все, кроме одного.

Тот лежит молча. Кто это. Царь Капаней, гордый и мрачныйбезбожник, сраженный богами за свою строптивость. Он и сейчас верен себе: либомолчит, либо громогласно клянет богов. «Ты сам себе мучитель!» — перекричал его Вергилий…А вот навстречу нам, мучимые огнем, движутся души новых грешников. Среди них я с трудомузнал моего высокочтимого учителя Брунетто Латини. Он среди тех, кто повинен в склонностик однополой любви. Мы разговорились. Брунетто предсказал, что в мире живых ждет меняслава, но будут и многие тяготы, перед которыми нужно устоять. Учитель завещал мне беречьего главное сочинение, в котором он жив, — «Клад».И ещё трое грешников (грех — тот же) пляшут в огне. Все флорентийцы, бывшие уважаемыеграждане. Я поговорил с ними о злосчастиях нашего родного города.

Они просили передатьживым землякам, что я видел их. Затем Вергилий повел меня к глубокому провалу в восьмойкруг. Нас спустит туда адский зверь. Он уже лезет к нам оттуда.Это пестрый хвостатый Герион. Пока он готовится к спуску, есть ещё время посмотретьна последних мучеников седьмого круга — ростовщиков, мающихся в вихре пылающей пыли.С их шей свисают разноцветные кошельки с разными гербами. Разговаривать я с нимине стал. В путь. Усаживаемся с Вергилием верхом на Гериона и — о ужас! — плавнолетим в провал, к новым мукам. Спустились. Герион тотчас же улетел.Восьмой круг разделен на десять рвов, называемых Злопазухами. В первом рву казнятсясводники и соблазнители женщин, во втором — льстецы. Сводников зверски бичуют рогатые бесы,льстецы сидят в жидкой массе смрадного кала — вонь нестерпимая.

Кстати, одна шлюха наказаназдесь не за то, что блудила, а за то, что льстила любовнику, говоря,что ей хорошо с ним.Следующий ров (третья пазуха) выложен камнем, пестреющим круглыми дырами, из которых торчатгорящие ноги высокопоставленных духовных лиц, торговавших церковными должностями. Головы жеи туловища их зажаты скважинами каменной стены. Их преемники, когда умрут, будут так жена их месте дрыгать пылающими ногами, полностью втеснив в камень своих предшественников.Так объяснил мне папа Орсини, поначалу приняв меня за своего преемника.В четвертой пазухе мучаются прорицатели, звездочеты, колдуньи. У них скручены шеи так, что,рыдая, они орошают себе слезами не грудь, а зад. Я и сам зарыдал, увидев такоеиздевательство над людьми, а Вергилий пристыдил меня.

Грех жалеть грешников!Но и он с сочувствием рассказал мне о своей землячке, прорицательнице Манто, именемкоторой была названа Мантуя — родина моего славного наставника.Пятый ров залит кипящей смолой, в которую черти Злохваты, черные, крылатые, бросаютвзяточников и следят, чтобы те не высовывались, а не то подденут грешника крючьямии отделают самым жестоким образом. У чертей клички. Злохвост, Косокрылый и пр. Частьдальнейшего пути нам придется пройти в их жуткой компании. Они кривляются, показывают языки,их шеф произвел задом оглушительный непристойный звук. Такого я ещё не слыхивал!Мы идем с ними вдоль канавы, грешники ныряют в смолу — прячутся, а один замешкался,и его тут же вытащили крючьями, собираясь терзать, но позволили прежде нам побеседоватьс ним.

Бедняга хитростью усыпил бдительность Злохватов и нырнул обратно — поймать егоне успели. Раздраженные черти подрались между собой, двое свалились в смолу. В суматохемы поспешили удалиться, но не тут-то было. Они летят за нами. Вергилий, подхватив меня,еле-еле успел перебежать в шестую пазуху, где они не хозяева. Здесь лицемеры изнываютпод тяжестью свинцовых позолоченных одежд. А вот распятый (прибитый к земле колами)иудейский первосвященник, настаивавший на казни Христа. Его топчут ногами отяжеленныесвинцом лицемеры.Труден был переход. Скалистым путем — в седьмую пазуху. Тут обитают воры, кусаемыечудовищными ядовитыми змеями. От этих укусов они рассыпаются в прах, но тут жевосстанавливаются в своем обличье. Среди них Ванни Фуччи, обокравший ризницу и свалившийвину на другого.

Человек грубый и богохульствующий. Бога послал «на фиг», воздев кверхудва кукиша. Тут же на него набросились змеи (люблю их за это). Потом я наблюдал,как некий змей сливался воедино с одним из воров, после чего принял его облик и встална ноги, а вор уполз, став пресмыкающимся гадом. Чудеса. Таких метаморфозне отыщете и у Овидия,Ликуй, Флоренция. Эти воры — твое отродье. Стыдно… А в восьмом рву обитают коварныесоветчики. Среди них улисс (Одиссей), его душа заточена в пламя, способное говорить. Так,мы услышали рассказ Улисса о его гибели. Жаждущий познать неведомое, он уплыл с горсткойсмельчаков на другой конец света, потерпел кораблекрушение и вместе с друзьями утонулвдали от обитаемого людьми мира,Другой говорящий пламень, в котором скрыта душа не назвавшего себя по имени лукавогосоветчика, рассказал мне о своем грехе:этот советчик помог римскому папе в одном неправедном деле — рассчитывая на то,что папа отпустит ему его прегрешение.

К простодушному грешнику небеса терпимее, чемк тем, кто надеется спастись покаянием. Мы перешли в девятый ров, где казнятсеятелей смуты.Вот они, зачинщики кровавых раздоров и религиозных смут. Дьявол увечит их тяжелым мечом,отсекает носы и уши, дробит черепа. Тут и Магомет, и побуждавший Цезаря к гражданскойвойне Курион, и обезглавленный воин-трубадур Бертран де Борн (голову в руке несет,как фонарь, а та восклицает: «Горе!»).Далее я встретил моего родича, сердитого на меня за то, что его насильственная смертьосталась неотомщенной. Затем мы перешли в десятый ров, где алхимики маятся вечным зудом. Одиниз них был сожжен за то, что шутя хвастался, будто умеет летать, — стал жертвой доноса.В Ад же попал не за это, а как алхимик.

Здесь же казнятся те, кто выдавал себяза других людей, фальшивомонетчики и вообще лгуны. Двое из них подрались между собойи потом долго бранились (мастер Адам, подмешивавший медь в золотые монеты, и древний грекСинон, обманувший троянцев). Вергилий упрекнул меня за любопытство, с которымя слушал их.Наше путешествие по Злопазухам заканчивается. Мы подошли к колодцу, ведущемуиз восьмого круга Ада в девятый. Там стоят древние гиганты, титаны. В их числеНемврод, злобно крикнувший нам что-то на непонятном языке, и Антей, который по просьбеВергилия спустил на своей огромной ладони нас на дно колодца, а самтут же распрямился.Итак, мы на дне вселенной, близ центра земного шара. Перед нами ледяное озеро, в неговмерзли предавшие своих родных.

Одного я случайно задел ногою по голове, тот заорал, а себяназвать отказался. Тогда я вцепился ему в волосы, а тут кто-то окликнул его по имени.Негодяй, теперь я знаю, кто ты, и расскажу о тебе людям. А он. «Ври, что хочешь,про меня и про других!» А вот ледяная яма, в ней один мертвец грызет череп другому.Спрашиваю. За что. Оторвавшись от своей жертвы, он ответил мне. Он, граф Уголино, мститпредавшему его былому единомышленнику, архиепископу Руджьери, который уморил его и его детейголодом, заточив их в Пизанскую башню. Нестерпимы были их страдания, дети умиралина глазах отца, он умер последним. Позор Пизе. Идем далее. А это кто перед нами. Альбериго?Но он же, насколько я знаю, не умирал, так как же оказался в Аду. Бывает и такое:тело злодея ещё живет, а душа уже в преисподней.В центре земли вмерзший в лед властитель Ада Люцифер, низверженный с небеси продолбивший в падении бездну преисподней, обезображенный, трехликий.

Из первой егопасти торчит Иуда, из второй Брут, из третьей Кассий, Он жует их и терзает когтями. Хужевсех приходится самому гнусному предателю — Иуде. От Люцифера тянется скважина, ведущаяк поверхности противоположного земного полушария. Мы протиснулись в нее, поднялисьна поверхность и увидели звезды.Да помогут мне Музы воспеть второе царство. Его страж старец Катон встретил нас неприветливо:кто такие. Как смели явиться сюда. Вергилий объяснил и, желая умилостивить Катона, теплоотозвался о его жене Марции. При чем здесь Марция. Пройдите к берегу моря, умыться надо!Мы пошли. Вот она, морская даль. А в прибрежных травах — обильная роса. Ею Вергилий смылс моего лица копоть покинутого Ада.Из морской дали к нам плывет управляемый ангелом челн.

В нем души усопших, которымпосчастливилось не попасть в Ад. Причалили, сошли на берег, и ангел уплыл. Тениприбывших столпились вкруг нас, и в одной я узнал своего друга, певца Козеллу. Хотел обнятьего, но ведь тень бесплотна — обнял самого себя. Козелла по моей просьбе запел про любовь,все заслушались, но тут появился Катон, на всех накричал (не делом занялись!),и мы заспешили к горе Чистилища.Вергилий был недоволен собою. Дал повод накричать на себя… Теперь нам нужно разведатьпредстоящую дорогу. Посмотрим, куда двинутся прибывшие тени. А они сами только что заметили,что я-тоне тень. Не пропускаю сквозь себя свет. Удивились. Вергилий все им объяснил. «Идитес нами», — пригласили они.Итак, спешим к подножию чистилищной горы.

Но все ли спешат, всем ли такуж не терпится. Вон близ большого камня расположилась группа не очень торопящихсяк восхождению наверх. Мол, успеется. Лезь тот, кому неймется. Среди этих ленивцев я узналсвоего приятеля Белакву. Приятно видеть, что он, и при жизни враг всякой спешки, верен себе.В предгорьях Чистилища мне довелось общаться с тенями жертв насильственной смерти. Многиеиз них были изрядными грешниками, но, прощаясь с жизнью, успели искренне покаятьсяи потому не попали в Ад. То-то досада для дьявола, лишившегося добычи. Он, впрочем,нашел как отыграться. Не обретя власти над душою раскаявшегося погибшего грешника,надругался над его убитым телом.Неподалеку от всего этого мы увидели царственно-величественную тень Сорделло.Он и Вергилий, узнав друг в друге поэтов-земляков (мантуанцев), братски обнялись.

Вот примертебе, Италия, грязный бордель, где напрочь порваны узы братства. Особенно ты, моя Флоренция, хороша,ничего не скажешь… Очнись, посмотри на себя…Сорделло согласен быть нашим проводником к Чистилищу. Это для него большая честь — помочьвысокочтимому Вергилию. Степенно беседуя, мы подошли к цветущей ароматной долине, где,готовясь к ночлегу, расположились тени высокопоставленных особ — европейских государей.Мы издали наблюдали за ними, слушая их согласное пение.Настал вечерний час, когда желанья влекут отплывших обратно, к любимым, и вспоминаешьгорький миг прощанья. Когда владеет печаль пилигримом и слышит он, как перезвон далекийплачет навзрыд о дне невозвратимом… В долину отдыха земных властителей заполз былоковарный змей соблазна, но прилетевшие ангелы изгнали его.Я прилег на траву, заснул и во сне был перенесен к вратам Чистилища.

Охранявшийих ангел семь раз начертал на моем лбу одну и ту же букву — первую в слове «грех»(семь смертных грехов. Эти буквы будут поочередно стерты с моего лба по мере восхожденияна чистилищную гору). Мы вошли во второе царство загробья, ворота закрылись за нами.Началось восхождение. Мы в первом круге Чистилища, где искупают свой грех гордецы.В посрамление гордыни здесь воздвигнуты изваяния, воплощающие идею высокого подвига —смирения. А вот и тени очищающихся гордецов. При жизни несгибаемые, здесь они в наказаниеза свой грех гнутся под тяжестью наваленных на них-каменных глыб.«Отче наш…» — эту молитву пели согбенные гордецы. Среди них — художник-миниатюрист Одериз, прижизни кичившийся своей громкой славой.

Теперь, говорит, осознал, что кичиться нечем:все равны перед лицом смерти — и ветхий старец, и пролепетавший «ням-ням» младенец,а слава приходит и уходит. Чем раньше это поймешь и найдешь в себе силы обуздать своюгордыню, смириться, — тем лучше.Под ногами у нас барельефы с запечатленными сюжетами наказанной гордыни. Низверженныес небес Люцифер и Бриарей, царь Саул, Олоферн и другие. Заканчивается наше пребываниев первом круге. Явившийся ангел стер с моего лба одну из семи букв — в знак того,что грех гордыни мною преодолен. Вергилий улыбнулся мне,Поднялись во второй круг. Здесь завистники, они временно ослеплены, их бывшие«завидущими» глаза ничего не видят. Вот женщина, из зависти желавшая зла своим земляками радовавшаяся их неудачам… В этом круге я после смерти буду очищаться недолго, иборедко и мало кому завидовал.

Зато в пройденном круге гордецов — наверное, долго.Вот они, ослепленные грешники, чью кровь когда-то сжигала зависть. В тишине громоподобнопрозвучали слова первого завистника — Каина. «Меня убьет тот, кто встретит!» В страхея приник к Вергилию, и мудрый вождь сказал мне горькие слова о том, что высший вечныйсвет недоступен завистникам, увлеченным земными приманками.Миновали второй круг. Снова нам явился ангел, и вот на моем лбу остались лишь пять букв,от которых предстоит избавиться в дальнейшем. Мы в третьем круге. Перед нашими взорамипронеслось жестокое видение человеческой ярости (толпа забила каменьями кроткого юношу).В этом круге очищаются одержимые гневом.Даже в потемках Ада не было такой черной мглы, как в этом круге, где смиряется яростьгневных.

Один из них, ломбардец Марко, разговорился со мной и высказал мысль о том,что нельзя все происходящее на свете понимать как следствие деятельности высших небесныхсил. Это значило бы отрицать свободу человеческой воли и снимать с человекаответственность за содеянное им.Читатель, тебе случалось бродить в горах туманным вечером, когда и солнца почти не видно?Вот так и мы… Я почувствовал прикосновение ангельского крыла к моему лбу — стертаещё одна буква. Мы поднялись в круг четвертый, освещаемые последним лучом заката. Здесьочищаются ленивые, чья любовь к благу была медлительной.Ленивцы здесь должны стремительно бегать, не допуская никакого потворства своемуприжизненному греху. Пусть вдохновляются примерами пресвятой девы Марии, которой приходилось,как известно, спешить, или Цезаря с его поразительной расторопностью.

Пробежали мимо нас,скрылись. Спать хочется. Сплю и вижу сон…Приснилась омерзительная баба, на моих глазах превратившаяся в красавицу, котораятут же была посрамлена и превращена в ещё худшую уродину (вот она, мнимаяпривлекательность порока!). Исчезла ещё одна буква с моего лба. Я, значит, победил такой порок,как лень. Поднимаемся в круг пятый — к скупцам и расточителям.Скупость, алчность, жадность к золоту — отвратительные пороки. Расплавленное золотокогда-то влили в глотку одному одержимому жадностью. Пей на здоровье. Мне неуютнов окружении скупцов, а тут ещё случилось землетрясение. Отчего. По своемуневежеству не знаю…Оказалось, трясение горы вызвано ликованием по поводу того, что одна из душ очистиласьи готова к восхождению.

Это римский поэт Стаций, поклонник Вергилия, обрадовавшийся тому,что отныне будет сопровождать нас в пути к чистилищной вершине.С моего лба стерта ещё одна буква, обозначавшая грех скупости. Кстати, разве Стаций,томившийся в пятом круге, был скуп. Напротив, расточителен, но эти две крайности караютсясовокупно. Теперь мы в круге шестом, где очищаются чревоугодники. Здесь нехудо бы помнитьо том, что христианским подвижникам не было свойственно обжорство.Бывшим чревоугодникам суждены муки голода. Отощали, кожа да кости. Среди них я обнаружилсвоего покойного друга и земляка Форезе. Поговорили о своем, поругали Флоренцию, Форезеосуждающе отозвался о распутных дамах этого города. Я рассказал приятелю оВергилии и о своих надеждах увидеть в загробном мире любимую мою Беатриче.С одним из чревоугодников, бывшим поэтом старой школы, у меня произошел разговоро литературе.

Он признал, что мои единомышленники, сторонники «нового сладостного стиля»,достигли в любовной поэзии гораздо большего, нежели сам он и близкие к нему мастера.Между тем стерта предпоследняя литера с моего лба, и мне открыт путь в высший, седьмойкруг Чистилища.А я все вспоминаю худых, голодных чревоугодников. Как это они так отощали. Ведь это тени,а не тела, им и голодать-то не пристало бы. Вергилии пояснил. Тени, хотьи бесплотны, точь-в-точь повторяют очертания подразумеваемых тел (которые исхудали быбез пищи). Здесь же, в седьмом круге, очищаются палимые огнем сладострастники. Они горят, поюти восславляют примеры воздержания и целомудрия.Охваченные пламенем сладострастники разделились на две группы. Предававшиеся однополойлюбви и не знавшие меры в двуполых соитиях.

Среди последних — поэты Гвидо Гвиницеллии провансалец Арнальд, изысканно приветствовавший нас на своем наречии.А теперь нам самим надо пройти сквозь стену огня. Я испугался, но мой наставник сказал,что это путь к Беатриче (к Земному Раю, расположенному на вершине чистилищной горы).И вот мы втроем (Стаций с нами) идем, палимые пламенем. Прошли, идем дальше, вечереет,остановились на отдых, я поспал. А когда проснулся, Вергилии обратился ко мнес последним словом напутствия и одобрения, Все, отныне он замолчит…Мы в Земном Раю, в цветущей, оглашаемой щебетом птиц роще. Я увидел прекрасную донну,поющую и собирающую цветы. Она рассказала, что здесь был золотой век, блюлась невинность,но потом, среди этих цветов и плодов, было погублено в грехе счастье первых людей.

Услышавтакое, я посмотрел на Вергилия и Стация. Оба блаженно улыбались.О Ева. Тут было так хорошо, ты ж все погубила своим дерзаньем. Мимо нас плывут живые огни,под ними шествуют праведные старцы в белоснежных одеждах, увенчанные розами и лилиями,танцуют чудесные красавицы. Я не мог наглядеться на эту изумительную картину. И вдругя увидел её — ту, которую люблю. Потрясенный, ясделал невольное движение, как бы стремясь прижаться к Вергилию. Но он исчез, мой отеци спаситель. Я зарыдал. «Данте, Вергилий не вернется. Но плакать тебе придетсяне по нему. Вглядись в меня, это я, Беатриче. А ты как попал сюда?» — гневно спросилаона. Тут некий голос спросил её, почему она так строга ко мне. Ответила, что я, прельщенныйприманкой наслаждений, был неверен ей после её смерти.

Признаю ли я свою вину. О да, менядушат слезы стыда и раскаяния, я опустил голову. «Подними бороду!» — резко сказала она,не веля отводить от нее глаза. Я лишился чувств, а очнулся погруженным в Лету — реку,дарующую забвение совершенных грехов. Беатриче, взгляни же теперь на того, кто так предантебе и так стремился к тебе. После десятилетней разлуки я глядел ей в очи, и зрениемое на время померкло от их ослепительного блеска. Прозрев, я увидел много прекрасногов Земном Раю, но вдруг на смену всему этому пришли жестокие видения. Чудовища, поруганиесвятыни, распутство.Беатриче глубоко скорбела, понимая, сколько дурного кроется -в этих явленных нам видениях,но выразила уверенность в том, что силы добра в конечном счете победят зло.

Мы подошлик реке Эвное, попив из которой укрепляешь память о совершенном тобою добре.Я и Стаций омылись в этой реке. Глоток её сладчайшей воды влил в меня новые силы. Теперья чист и достоин подняться на звезды.Из Земного Рая мы с Беатриче вдвоем полетим в Небесный, в недоступные уразумениюсмертных высоты. Я и не заметил, как взлетели, воззрившись на солнце. Неужели я,оставаясь живым, способен на это. Впрочем, Беатриче этому не удивилась. Очистившийся человекдуховен, а не отягощенный грехами дух легче эфира.Друзья, давайте здесь расстанемся — не читайте дальше. Пропадете в бескрайностинепостижимого. Но если вы неутолимо алчете духовной пищи — тогда вперед, за мной!Мы в первом небе Рая — в небе Луны, которую Беатриче назвала первою звездою.

Погрузилисьв её недра, хотя и трудно представить себе силу, способную вместить одно замкнутое тело(каковым я являюсь) в другое замкнутое тело (в Луну),В недрах Луны нам встретились души монахинь, похищенных из монастырей и насильновыданных замуж. Не по своей вине, но они не сдержали данного при пострижении обетадевственности, и поэтому им недоступны более высокие небеса. Жалеют ли об этом. О нет!Жалеть значило бы не соглашаться с высшей праведной волей.А все-таки недоумеваю. Чем же они виноваты, покорясь насилию. Почему им не подняться вышесферы Луны. Винить надо не жертву, а насильника. Но Беатриче пояснила, что и жертванесет известную ответственность за учиненное над нею насилие, если, сопротивляясь,не проявила героической стойкости.Неисполнение обета, утверждает Беатриче, практически невозместимо добрыми делами (слишкомуж много надо их сделать, искупая вину).

Мы полетели на второе небо Рая — к Меркурию.Здесь обитают души честолюбивых праведников. Это уже не тени в отличие от предшествующихобитателей загробного мира, а светы. Сияют и лучатся. Один из них вспыхнул особенно ярко,радуясь общению со мною. Оказалось, это римский император, законодатель Юстиниан. Он сознает,что пребывание в сфере Меркурия (и не выше) — предел для него, ибо честолюбцы, делаядобрые дела ради собственной славы (то есть любя прежде всего себя), упускали луч истиннойлюбви к божеству.Свет Юстиниана слился с хороводом огней — других праведных душ, Я задумался, и ход моихмыслей привел меня к вопросу. Зачем Богу-Отцу было жертвовать сыном. Можно же было просто так,верховною волей, простить людям грех Адама.

Беатриче пояснила. Высшая справедливость требовала,чтобы человечество само искупило свою вину. Оно на это неспособно, и пришлось оплодотворитьземную женщину, чтобы сын (Христос), совместив в себе человеческое с божеским, смогэто сделать.Мы перелетели на третье небо — к Венере, где блаженствуют души любвеобильных, сияющиев огненных недрах этой звезды. Один из этих духов-светов — венгерский король Карл Мартелл,который, заговорив со мной, высказал мысль, что человек может реализовать свои способности,лишь действуя на поприще, отвечающем потребностям его натуры. Плохо, если прирожденный воинстанет священником…Сладостно сияние других любвеобильных душ. Сколько здесь блаженного света, небесного смеха!А внизу (в Аду) безотрадно и угрюмо густели тени… Один из светов заговорил со мной(трубадур Фолько) — осудил церковные власти, своекорыстных пап и кардиналов.

Флоренция —город дьявола. Но ничего, верит он, скоро станет лучше.Четвертая звезда — Солнце, обиталище мудрецов. Вот сияет дух великого богослова ФомыАквинского. Он радостно приветствовал меня, показал мне других мудрецов. Их согласное пениенапомнило мне церковный благовест.Фома рассказал мне о Франциске Ассизском — втором (после Христа) супруге Нищеты. Это по егопримеру монахи, в том числе его ближайшие ученики, стали ходить босыми. Он прожил святую жизньи умер — голый человек на голой земле — в лоне Нищеты.Не только я, но и светы — духи мудрецов — слушали речь Фомы, прекратив петьи кружиться в танце. Затем слово взял францисканец Бонавентура. В ответ на хвалу своемуучителю, возданную доминиканцем Фомой, он восславил учителя Фомы — Доминика,земледельца и слугу Христова.

Кто теперь продолжил его дело. Достойных нет.И опять слово взял Фома. Он рассуждает о великих достоинствах царя Соломона. Тот попросилсебе у Бога ума, мудрости — не для решения богословских вопросов, а чтобы разумноправить народом, то есть царской мудрости, каковая и была ему дарована. Люди, не судитедруг о друге поспешно. Этот занят добрым делом, тот — злым, но вдруг первый падет,а второй восстанет?Что будет с обитателями Солнца в судный день, когда духи обретут плоть. Они настолькоярки и духовны, что трудно представить их материализованными. Закончено наше пребываниездесь, мы прилетели к пятому небу — на Марс, где сверкающие духи воителей за верурасположились в форме креста и звучит сладостный гимн.Один из светочей, образующих этот дивный крест, не выходя за его пределы, подвигся книзу,ближе ко мне.

Это дух моего доблестного прапрадеда, воина Каччагвиды. Приветствовал меняи восхвалил то славное время, в которое он жил на земле и которое — увы! — миновало,сменившись худшим временем.Я горжусь своим предком, своим происхождением (оказывается, не только на суетной землеможно испытывать такое чувство, но и вРаю!). Каччагвида рассказал мне о себе и о своих предках, родившихся во Флоренции, чейгерб — белая лилия — ныне окрашен кровью.Я хочу узнать у него, ясновидца, о своей дальнейшей судьбе. Что меня ждет впереди?Он ответил, что я буду изгнан из Флоренции, в безотрадных скитаниях познаю горечьчужого хлеба и крутизну чужих лестниц. К моей чести, я не буду якшаться с нечистымиполитическими группировками, но сам себе стану партией.

В конце же концов противники моибудут посрамлены, а меня ждет триумф.Каччагвида и Беатриче ободрили меня. Закончено пребывание на Марсе. Теперь — с пятогонеба на шестое, с красного Марса на белый Юпитер, где витают души справедливых. Их светыскладываются в буквы, в буквы — сначала в призыв к справедливости, а затемв фигуру орла, символ правосудной имперской власти, неведомой, грешной, исстрадавшейся земле,но утвержденной на небесах.Этот величественный орел вступил со мной в разговор. Он называет себя «я», а мнеслышится «мы» (справедливая власть коллегиальна!). Ему понятно то, что сам я никак не могупонять. Почему Рай открыт только для христиан. Чем же плох добродетельный индус, вовсене знающий Христа. Так и не пойму.

А и то правда, — признает орел, — что дурнойхристианин хуже славного перса или эфиопа,Орел олицетворяет идею справедливости, и у него не когти и не клюв главное,а всезрящее око, составленное из самых достойных светов-духов. Зрачок — душа царяи псалмопевца Давида, в ресницах сияют души дохристианских праведников (а ведь я толькочто оплошно рассуждал о Рае «только для христиан». Вот так-то давать волю сомнениям!).Мы вознеслись к седьмому небу — на Сатурн. Это обитель созерцателей. Беатриче сталаещё красивее и ярче. Она не улыбалась мне — иначе бы вообще испепелила меняи ослепила. Блаженные духи созерцателей безмолвствовали, не пели — иначе бы оглушилименя. Об этом мне сказал священный светоч — богослов Пьетро Дамьяно.Дух Бенедикта, по имени которого назван один из монашеских орденов, гневно осудилсовременных своекорыстных монахов.

Выслушав его, мы устремились к восьмому небу,к созвездию Близнецов,под которым я родился, впервые увидел солнце и вдохнул воздух Тосканы. С его высотыя взглянул вниз, и взор мой, пройдя сквозь семь посещенных нами райских сфер, упална смехотворно маленький земной шарик, эту горстку праха со всеми её рекамии горными кручами.В восьмом небе пылают тысячи огней — это торжествующие духи великих праведников. Упоенноеими, зрение мое усилилось, и теперь даже улыбка Беатриче не ослепит меня. Она дивноулыбнулась мне и вновь побудила меня обратить взоры к светозарным духам, запевшим гимнцарице небес — святой деве Марии.Беатриче попросила апостолов побеседовать со мной. Насколько я проник в таинствасвященных истин.

Апостол Петр спросил меня о сущности веры. Мой ответ. Вера — довод в пользунезримого. Смертные не могут своими глазами увидеть то, что открывается здесь,в Раю, — но да уверуют они в чудо, не имея наглядных доказательств его истинности.Петр остался доволен моим ответом.Увижу ли я, автор священной поэмы, родину. Увенчаюсь ли лаврами там, где меня крестили?Апостол Иаков задал мне вопрос о сущности надежды. Мой ответ. Надежда — ожидание будущейзаслуженной и дарованной Богом славы. Обрадованный Иаков озарился.На очереди вопрос о любви. Его мне задал апостол Иоанн. Отвечая, я не забыл сказатьи о том, что любовь обращает нас к Богу, к слову правды. Все возликовали. Экзамен(что такое Вера, Надежда, Любовь?) успешно завершился.

Я увидел лучащуюся душу праотца нашегоАдама, недолго жившего в Земном Раю, изгнанного оттуда на землю. После смерти долготомившегося в Лимбе. Затем перемещенного сюда.Четыре света пылают передо мной. Три апостола и Адам. Вдруг Петр побагровел и воскликнул:«Земной захвачен трон мой, трон мой, трон мой!» Петру ненавистен его преемник — римский папа.А нам пора уже расставаться с восьмым небом и возноситься в девятое, верховноеи кристальное. С неземной радостью, смеясь, Беатриче метнула меня в стремительновращающуюся сферу и вознеслась сама.Первое, что я увидел в сфере девятого неба, — это ослепительная точка, символ божества.Вокруг нее вращаются огни — девять концентрических ангельских кругов. Ближайшие к божествуи пот.