Максим Горький - Фома Гордеев

Действие повести происходит в городе на Волге, в конце XIX — начале XX веков.Лет шестьдесят тому назад на одной из барж богача купца Заева служил водоливом ИгнатГордеев. Сильный, красивый и неглупый, он был из тех людей, которые не задумываютсянад выбором средств и не знают иного закона, кроме своего желания. В сорок лет ИгнатГордеев сам был собственником трёх пароходов и десятка барж. На Волге его уважали,как богача, но дали ему прозвище «Шалый», потому что жизнь его не теклапо прямому руслу, а то и дело мятежно вскипала, бросаясь вон из колеи. В теле Игнатасловно жили три души. Одна из них, самая мощная, была жадна, и когда Игнат подчинялсяей, он становился человеком, охваченным неукротимой страстью к работе.

Но, отдаваямного сил погоне за рублём, он не был мелочен, и иногда обнаруживал искреннееравнодушие к своему имуществу. Время от времени, обычно весной, в нём просыпалась втораядуша — буйная и похотливая душа раздражённого голодом зверя. В нём словно вскипалвулкан грязи, он пил, развратничал, спаивал других и жил так неделями. Потом вдруг являлсядомой смирный и тупой, как овца, выслушивал упрёки жены и по нескольку часов крядувыстаивал на коленях перед образами — это брала над ним власть третья душа.Но во всех трёх полосах жизни Игната не покидало одно страстное желание — иметь сына.Его жена, толстая, раскормленная женщина, родила ему за девять лет супружества четырёх дочерей,но все они умерли в младенчестве.

После каждых родов Игнат с наслаждением бил женуза то, что она не родила ему сына.Однажды, находясь по делам в Самаре, он получил известие о смерти жены. Хоронитьеё Игнат поручил куму Маякину, потом отслужил в церкви панихиду и решил поскорее жениться.В то время ему было сорок лет. Во всей его мощной фигуре было много здоровой и грубойкрасоты. Не прошло и полгода, как Игнат женился на Наталье Фоминишне, дочери уральскогоказака-старообрядца. Он любил свою высокую, стройную красавицу-жену и гордилсяей, но вскоре стал осторожно к ней присматриваться. Наталья была задумчива и безучастнако всему, ничто не интересовало эту странную женщину. Она всегда была задумчива и далека,словно искала в своей жизни какой-то смысл, но никак не могла найти.

Лишь кум Маякин,умница и балагур, иногда вызывал у неё бледную улыбку.Когда Наталья объявила о своей беременности, Игнат начал ходить за женой, как за малымребёнком. Наталью же беременность сделала ещё более сосредоточенной и молчаливой. Онане вынесла трудных родов и умерла, родив Игнату долгожданного сына. Игнат окрестил сынаФомой и отдал его в семью крёстного отца Маякина, у которого жена тоже недавно родила.Маякин жил в огромном двухэтажном доме, окна которого затеняли могучие старые липы, отчегов комнатах всегда царил строгий полумрак. Семья была благочестива — запах воскаи ладана наполнял дом, в душной атмосфере носились покаянные вздохи и молитвенные слова,по комнатам бесшумно двигались женские фигуры в тёмных платьях.

Семья Якова ТарасовичаМаякина состояла из него самого, его жены Антонины Ивановны, дочери и пяти родственниц, самоймладшей из которых было тридцать четыре года. Был у Маякина и сын Тарас, но имя егоне упоминалось в семье — Яков отрёкся от сына после того, как он уехалв Москву и женился там против воли отца. Яков Маякин — худой, юркий, с огненно-рыжейбородкой — был владельцем канатного завода и имел в городе лавочку. Среди купечестваон пользовался уважением, славой «мозгового» человека и очень любил напоминатьо древности своего рода.В этой семье Фома Гордеев прожил шесть лет. Большеголовый, широкогрудый мальчик казалсястарше своих шести лет и по росту, и по серьёзному взгляду миндалевидных тёмных глаз.Фома по целым дням возился с игрушками вместе с дочерью Маякина — Любой.

С девочкойФома жил дружно, а ссоры и драки ещё больше скрепляли дружбу детей. Жизнь Фомы былаоднообразной, единственным развлечением было чтение библии по вечерам. До шести лет мальчикне слышал ни одной сказки. Вскоре Игнат вызвал к себе свою сестру Анфису, и мальчиказабрали в дом отца. Анфиса, смешная, высокая старуха с длинным крючковатым носом и большимртом без зубов, сначала не понравилась мальчику, но потом он увидел нежность и ласкув её чёрных глазах. Эта старуха ввела Фому в новый, до сих пор неизвестный ему мир.Каждую ночь он засыпал под бархатные звуки голоса Анфисы, рассказывающей сказку, запаскоторых был у неё неисчерпаем. Отца Фома боялся, но любил. Из-за громадного ростаи трубного голоса Фома считал отца сказочным разбойником и очень гордился этим.Когда Фоме пошёл восьмой год, Игнат поручил сестре учить его грамоте.

Азбуку мальчик освоилочень легко, и вскоре уже читал Псалтирь. Жизнь Фомы легко катилась вперёд. Будучи его учителем,тётка была и товарищем его игр. Солнце ласково и радостно светило ветхому, изношенномутелу, сохранившему в себе юную душу, старой жизни, украшавшей, по мере сил и умения,жизненный путь детям. Иногда Игнат являлся домой в дым пьяный, но Фома не боялся его.А если Фоме не здоровилось, отец его бросал все дела и оставался дома, надоедая сестреглупыми вопросами.Пришла весна — и, исполняя своё обещание, Игнат взял сына с собой на пароход.Перед Фомой развернулась новая жизнь. Целые дни он проводил на капитанском мостике рядомс отцом, смотрел на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он едетпо серебряной тропе в те сказочные царства, где живут чародеи и богатыри.

Но чудесныецарства не появлялись. Мимо проплывали города, совершенно такие же, как и тот,в котором жил Фома. Перед ним открывалась настоящая жизнь, и Фома был немного разочарованею. Он стал реже, не так упорно смотреть в даль вопрошающим взглядом чёрных глаз.Команда парохода любила мальчика, и он любил этих славных ребят, которые возились с ним,когда Игнат уходил в город по делам.Однажды в Астрахани, когда на пароход грузили топливо, Фома услыхал, как машинист ругалИгната за жадность. Вечером Фома спросил отца, на самом ли деле он жаден, и передалему слова машиниста. Утром мальчик узнал, что на пароходе новый машинист. После этого Фомачувствовал, что всем мешает, матросы смотрят на него неласково. Случай с машинистомразбудило в мальчике стремление понять, какие нити и пружины управляют действиями людей.— Ежели видишь — сильный, способный к делу человек, — пожалей, помоги ему.А ежели который слабый, к делу не склонен — плюнь на него, пройди мимо, —говорил сыну Игнат, а потом рассказывал о своей молодости, о людях и страшной их силеи слабости.Осенью Фому отдали в школу.

В первый же день школьной жизни Фома выделил из средымальчиков двух, которые показались ему интересней других. Толстый, рыжий Африкан Смолин был сыномкожевенного заводчика, а маленький, юркий и умный Николай Ежов — сын сторожаиз казённой палаты, бедняк. Ежов был первым учеником в классе, он давал Фоме и Смолинусписывать домашнее задание в обмен на еду. Игнат большой пользы в учении не видел.— Учиться надо от самой жизни, — говорил он. — Книга — вещь мёртвая. А жизнь,чуть ты по ней неверно шагнул, тысячью голосов заорёт на тебя, да ещё и ударит,с ног собьёт.По воскресеньям ребята собирались у Смолина, гоняли голубей и совершали набегина чужие сады. В подобные разбойничьи набеги Фома вкладывал сердца больше, чем во вседругие похождения и игры, и вёл себя с храбростью и безрассудностью, которая поражалаи сердила его товарищей.

Опасность быть застигнутым на месте преступления не пугала,а возбуждала его.Так день за днём медленно развёртывалась не богатая волнениями жизнь Фомы. Ещё тихимозером была душа мальчика, и всё, что касалось его — исчезало, ненадолго взволновавсонную воду. Просидев в уездном училище пять лет, Фома окончил четыре класса и вышелиз него бравым, черноволосым парнем, со смуглым лицом и большими тёмными глазами, которыесмотрели задумчиво и наивно. Любовь Маякина в это время училась в пятом классекакого-то пансиона. Встречая Фому на улице, она снисходительно кивала ему головой. Люба былазнакома с какими-то гимназистами, и хотя между ними был Ежов, Фому не влекло к ним,в их компании он чувствовал себя стеснённым.

Тем не менее, учиться он не хотел.— Я и без науки на своём месте буду, — насмешливо говорил Фома. — Пустголодные учатся, мне не надо.Фома начал познавать прелесть одиночества и сладкую отраву мечтаний. Сидя где-нибудьв уголке, он вызывал перед собой образы сказочных царевен, они являлись в образе Любыи других знакомых барышень. Ему хотелось плакать, он стыдился слёз, и всё-таки тихо плакал.Отец терпеливо и осторожно вводил Фому в круг торговых дел, брал с собой на биржу,рассказывал о характерах своих сотоварищей. И всё-таки, даже в девятнадцать лет былов Фоме что-то детское, наивное, отличавшее его от сверстников.— Как будто он ждёт чего-то, как пелена какая-то на глазах у него. Мать его воттак же ощупью ходила по земле, — сокрушённо говорил Игнат и вскоре решил попробоватьсына в деле.Весной Игнат отправил Фому с двумя баржами хлеба на Каму.

Баржи вёл пароход«Прилежный», которым командовал Ефим Ильич, рассудительный и строгий капитан. Отплывв апреле, — в первых числах мая пароход уже прибыл к месту назначения. Баржи сталинапротив села, рано утром явилась шумная толпа баб и мужиков выгружать зерно. Фома смотрелна палубу, покрытую бойко работавшей толпой людей, и тут лицо женщины с чёрными глазамиласково и заманчиво улыбнулось ему. Сердце его учащённо билось. Будучи чистым физически,он уже знал, из разговоров, тайны интимных отношений мужчины к женщине, но надеялся,что есть что-нибудь более чистое, менее грубое и обидное для человека. Теперь, любуясьна черноглазую работницу, Фома ощущал именно грубое влечение к ней, это было стыднои страшно.Ефим заметил это и устроил Фоме встречу с работницей.

Через несколько дней к берегуподъехала телега и на ней черноглазая Палагея с сундуком и какими-то вещами. Ефимпытался возражать, но Фома прикрикнул на него, и капитан покорился — он былиз тех людей, которые любят чувствовать над собой хозяина. Вскоре баржа отплыла в Пермь.Страсть, вспыхнувшая в Фоме, выжгла из него всё неуклюжее и наполнила его сердце молодойгордостью, сознанием своей человеческой личности. Это увлечение, однако, не отрывало егоот дела, оно возбуждало в нём с одинаковой силой жажду труда и любви. Палагея относиласьк нему с той силой чувства, которую вкладывают в свои увлечения женщины её лет. Она былапо настоящему бескорыстна.Фома уже подумывал о женитьбе на Палагее, когда получил телеграмму от крёстного:«Немедленно выезжай пассажирским».

Через несколько часов бледный и угрюмый Фома стоялна галерее парохода, отходящего от пристани, и смотрел в лицо своей милой, уплывавшейот него вдаль. В душе его зарождалось едкое чувство обиды на судьбу. Он был слишкомизбалован жизнью для того, чтобы проще отнестись к первой капле яда в толькочто початом кубке.Фому встретил взволнованный Маякин и заявил, что Игнат выжил из ума. Оказалось,что Софья Павловна Медынская, жена богача-архитектора, Известная всем своей неутомимостьюпо части устройства разных благотворительных затей, уговорила Игната пожертвовать семьдесятпять тысяч на ночлежный дом и народную библиотеку с читальней. Софья Павловна считаласьсамой красивой женщиной города, но говорили о ней дурно.

Фома не видел в этомпожертвовании ничего плохого. Приехав домой, он застал там Медынскую. В переднем углукомнаты, облокотясь на стол, сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами;на бледном лице её резко выделялись тёмные глаза, тонкие брови и пухлые, красные губы.Когда она бесшумно проходила мимо Фомы, он увидал, что глаза у неё тёмно-синие, а бровипочти чёрные.Вновь жизнь Фомы потекла медленно и однообразно. Отец стал относиться к нему строже. Фомасам чувствовал в себе что-то особенное, отличавшее его от сверстников, но не могпонять — что это такое, и подозрительно следил за собой. В нём было многочестолюбивого стремления, но жил он одиноко и не чувствовал потребности в друзьях.Фома часто вспоминал Палагею, и сначала ему было тоскливо, но постепенно её место в егомечтах заняла маленькая, ангелоподобная Медынская.

В её присутствии Фома чувствовал себянеуклюжим, огромным, тяжёлым, и это обижало его. Медынская не возбуждала в юношечувственного влечения, она была непонятна ему. Порою он ощущал в себе бездонную пустоту,которую ничем невозможно было заполнить.Между тем Игнат становился всё более беспокойным, ворчливым и всё чаще жаловалсяна недомогание.— Стережёт меня смерть где-то поблизости, — говорил он угрюмо, но покорно.И действительно — скоро она опрокинула на землю его большое, мощное тело. Игнат умерв воскресное утро, не получив отпущение грехов. Смерть отца ошеломила Фому. В душу емувлилась тишина, — тяжёлая, неподвижная, поглощавшая все звуки жизни. Он не плакал,не тосковал и не думал ни о чём. Угрюмый, бледный, он сосредоточенно вслушивалсяв эту тишину, которая опустошила его сердце и, как тисками, сжала мозг. Похоронамираспоряжался Маякин.

На поминках Фома с обидой в сердце смотрел на жирные губыи челюсти, жевавшие вкусные яства, ему хотело выгнать вон всех этих людей, которыеещё недавно возбуждали в нём уважение.— Чего они жрут здесь. В трактир пришли, что ли? — громко и со злобой сказал Фома.Маякин засуетился, но ему не удалось загладить обиду. Гости начали расходиться.Жизнь дёргала Фому со всех сторон, не давая ему сосредоточиться на мыслях. В сороковойдень после смерти Игната он присутствовал на церемонии закладки ночлежного дома. НаканунеМедынская известила его, что он выбран в комитет по надзору за постройкойи в почётный члены общества, в котором она председательствовала. Фома стал часто быватьу неё. Там он познакомился с секретарём этого общества, Ухтищевым.

Он говорил высокимтенором и сам весь — полный, маленький, круглолицый и весёлый говорун — был похожна новенький бубенчик. Фома слушал его болтовню и чувствовал себя жалким, глупым, смешнымдля всех. А Маякин сидел рядом с городским головой и что-то бойко говорил ему, играяморщинами.Фома понимал, что среди этих господ ему не место. Ему было обидно и грустноот сознания, что он не умеет говорить так легко и много, как все эти люди. ЛюбаМаякина уже не раз смеялась над ним за это. Фома не любил дочь крёстного, а после того,как узнал о намерении Маякина поженить их, стал даже избегать встреч с нею. Темне менее, после смерти отца Фома почти каждый день бывал у Маякиных. Вскоре их отношенияприняли вид несколько странной дружбы.

Люба была одних лет с Фомой, но относилась к нему,как старшая к мальчику. Порой она была проста и как-то особенно дружески ласковак нему. Но сколько бы времени они не проводили за беседой, она давала им тольколишь ощущение недовольства друг другом, как будто стена непонимания вырастала и разделялаих. Люба часто уговаривала Фому продолжить учение, побольше читать, упрекала егов ограниченности.— Не люблю я этого. Выдумки, обман, — недовольно отвечал Фома.Люба была недовольна своей жизнью. Учиться её не пускал отец, считая, что уделженщины — замужество, а бежать не хватало храбрости. Часто она повторяла, что живётв тюрьме, что мечтает о равенстве и счастье для всех людей. Фома слушал её речи,но не понимал, и это злило Любу.

Крёстный Маякин внушал Фоме совсем другое.— У каждого человеческого дела два лица. Одно на виду — это фальшивое, другоеспрятанное — оно-то и есть настоящее. Его и нужно найти, дабы понять смысл дела, —твердил он. Выступая против постройки приюта, Маякин говорил:— Вот ныне придумали мы: запереть нищих в дома такие особые и чтоб не ходили онипо улицам, не будили бы нашей совести. Вот к чему дома эти разные, для скрытия правдыони.Фому эти речи крёстного одурманивали. У него укреплялось двойственное отношение к Маякину:слушая его с жадным любопытством, он чувствовал, что каждая встреча с крёстнымувеличивает в нём неприязненное, близкое к страху, чувство к старику. Смех Маякина,похожий на визг ржавых петель, порой пробуждал в Фоме физическое отвращение.

Всё этоусиливала уверенность Фомы в том, что крёстный твёрдо решил женить его на Любе. Любаи нравилась ему, и казалась опасной, ему чудилось, что она не живёт, а бредит наяву.Выходка Фомы на поминках отца распространилась среди купечества и создала ему нелестнуюрепутацию. Богатые люди казались ему алчными до денег, всегда готовыми надуть друг друга.Но однообразные речи Маякина скоро достигли своей цели. Фома вслушался в них и уяснил себецель жизни. Нужно быть лучше других. Разбуженное стариком честолюбие глубоко въелось в егосердце, но не заполнило его, ибо отношение Фомы к Медынской приняло тот характер, которыйдолжно было принять. Его тянуло к ней, но при ней он робел, становился неуклюжими страдал от этого.

Фома относился к Медынской с обожанием, в нём всегда жилосознание её превосходства над ним. Медынская же играла с юношей, как кошка с мышью,и получала от этого удовольствие.Однажды Фома с крёстным возвращались из затона после осмотра пароходов. Маякин рассказалФоме, какая репутация у Медынской в городе.— Ты иди к ней и прямо говори. «Желаю быть вашим любовником, — человекя молодой, дорого не берите», — поучал он крестника. При этих словах лицо Фомывытянулось, и было много тяжёлого и горького изумления в его тоскующем взгляде.Охваченный тоскливой и мстительной злобой приехал Фома в город. Маякин, бросив в грязьМедынскую, сделал её доступной для крестника, а мысль о доступности женщины усилилавлечение к ней.

Он пошёл к Вере Павловне, собираясь прямо и просто сказать её, чегоон хочет от неё.— Что я вам? — сказала она ему. — Вам нужна иная подруга. Я ведь уже старуха.Не слушайте никого, кроме вашего сердца. Живите так, как оно вам подскажет.Фома шел домой и точно нёс эту женщину в груди своей — так ярок был её образ. Его дом,шесть больших комнат, был пуст. Тётка Анфиса уехала в монастырь и, может быть, ужене вернётся оттуда. Надо бы жениться, но ни одну знакомую девушку Фома не хотелвидеть своей женой.Прошла неделя после разговора с Медынской. День и ночь её образ стоял перед Фомой,вызывая в сердце ноющее чувство. Работа и тоска не мешали ему думать и о жизни.Он стал чутко прислушиваться ко всему, что говорили о жизни люди, и чувствовал,что их жалобы вызывают в нём недоверие.

Молча, подозрительным взглядомон присматривался ко всем, и тонкая морщинка разрезала его лоб. Однажды Маякин Послал Фомупо делу к Ананию Саввичу Щурову, крупному торговцу лесом. Об этом высоком старикес длинной седой бородой ходили жуткие слухи. Говорили, что он приютил у себя в банекаторжника, который работал для него фальшивые деньги, а потом убил его и сжёг вместес баней. Ещё Фома знал, что Щуров изжил двух жён, потом отбил жену у своего сына,а когда сноха-любовница умерла, взял в дом к себе немую девочку-нищую и она родила емумёртвого ребёнка. Идя к Щурову, Фома чувствовал, что он стал странно интересендля него.Щуров был плохого мнения о Маякине, называл его окаянным фармазоном.— В твои годы Игнат ясен был, как стекло, — сказал Щуров Фоме. — А на тебягляжу — не вижу — что ты? И сам ты, парень, этого не знаешь, оттогои пропадёшь.Вечером того же дня Фома отправился в клуб и встретил там Ухтищева.

От него Фомаузнал, что Софья Павловна завтра уезжает за границу на всё лето. Какой-то толстыйи усатый человек вмешался в их разговор и дурно отозвался о Медынской, назвавеё кокоткой. Фома тихо зарычал, вцепился в курчавые волосы усатого человека и стал возитьего по полу, испытывая жгучее наслаждение. Он в эти минуты переживал чувсво освобожденияот скучной тяжести, давно уже его стеснявшей. Фому насилу оторвали от этого человека, которыйоказался зятем вице-губернатора. Фому, однако, это не испугало. Всё, что Фома сделал в этотвечер, возбудило у Ухтищева большой интерес к нему. Он реши встряхнуть, развлечь парняи повёл его к своим знакомым барышням.На третий день после сцены в клубе Фома очутился в семи верстах от города, на леснойпристани купца Званцева в компании сына этого купца, Ухтищева, какого-то баринав бакенбардах и четырёх дам.

Дамой Фомы была стройная, смуглолицая брюнетка с волнистымиволосами по имени Александра. Фома прокутил с ними уже три дня, и всё никак не могостановиться. О его безобразиях писали в газете. Яков Маякин ругал его последними словами,но остановить не мог. Любовь молча слушала отца. Становясь старше, она изменила отношениек старику. Люба видела его одиночество и её чувство к отцу становилось теплее.О писателях Маякин говорил Любе:— Смутилась Россия, и нет в ней ничего стойкого, всё пошатнулось. Дана людям большаясвобода умствовать, а делать ничего не позволено, — от этого человек не живёт,а гниёт и воняет. Девушка молчала, оглушённая речами отца, не умея возразить, освободитьсяот них. Она чувствовала, что он поворачивает её в сторону от того, что казаласьей таким простым и светлым.В то же утро к Маякину пришёл Ефим, капитан «Ермака».

Он сообщил, что пьяныйФома приказал связать его, сам взялся управлять баржей и разбил её. После этого Ефим попросилотпустить его, сказав, что без хозяина жить не может.Фома вспоминал пережитое за последние месяцы, и ему казалось, что его несёткуда-то мутный, горячий поток. Среди сутолоки кутежей одна Саша всегда была спокойна и ровна.Фому привлекала какая-то тайна, скрытая в этой женщине, ив то же время он чувствовал,что не любит её, не нужна она ему. Расставаясь с Фомой, Саша сказала ему:— Тяжёлый у тебя характер. Скучный. Ровно ты от двух отцов родился.Фома смотрел, как вытаскивают из реки баржу, и думал. «Где же моё место. Где моёдело?». Он видел себя лишним среди уверенных в своей силе людей, готовых поднятьдля него несколько десятков тысяч пудов со дна реки.

Фомой овладело странное волнение. Емустрастно захотелось влиться в эту работу. Вдруг он большими прыжками бросился к вороту,бледный от возбуждения. Первый раз в жизни он испытывал такое одухотворяющее чувство,он пьянел от него и изливал свою радость в громких, ликующих криках в ладс рабочими. Но через некоторое время эта радость ушла, оставив после себя пустоту.На другой день утром Фома и Саша стояли на трапе парохода, подходившего к пристанина Устье. У борта пристани их встречал Яков Маякин. Отослав Сашу в город, Фома поехалв гостиницу к крёстному.— Дайте мне полную волю, или всё моё дело берите в свои руки. Всё, до рубля!Это вырвалось у Фомы неожиданно для него, он вдруг понял, что мог бы статьсовершенно свободным человеком.

До этой минуты он был опутан чем-то, а теперь путы самипадали с него так легко и просто. В груди его вспыхнула тревожная и радостная надежда.Но Маякин отказал и пригрозил, что посадит его в сумасшедший дом. Фома знал,что крёстный его не пожалеет. Самоуверенность Якова Тарасовича взорвала Фому,он заговорил, стиснув зубы:— Чем тебе хвалиться. Сын-то твой где. Дочь-то твоя — что такое. Скажи — зачемживёшь. Кто тебя помянет?Сказав, что прокутит всё своё состояние, Фома вышел. Яков Маякин остался один, и морщинына его щеках вздрагивали тревожной дрожью.После этой ссоры Фома загулял с озлоблением, полный мстительного чувства к людям, которыеокружали его. Разумеется — были женщины. Он смеялся над ними, но никогдане поднимал на них руку.

Саша ушла от Фомы, поступила на содержание к сынукакого-то водочного заводчика. Фома был этому рад. Она надоела ему, и пугало егоеё холодное равнодушие. Так жил Фома, лелея смутную надежду отойти куда-то на край жизни,вон из этой сутолоки, и оглядеться. Ночью, закрыв глаза, он представлял себе огромную,тёмную толпу людей, столпившихся где-то в котловине, полной пыльного тумана. Эта толпав смятении кружила на одном месте, слышится шум и вой, люди ползают, давя друг друга,как слепые. Над их головами, как летучие мыши, носятся деньги. Эта картина укрепиласьв голове Фомы, с каждым разом становясь всё более красочной. Ему хотелось остановить этубессмысленную возню, направить всех людей в одну сторону, а не друг против друга,но в нём не было нужных слов.

В нём росло желание свободы, но вырваться из путсвоего богатства он не мог.Маякин действовал так, чтобы Фома каждый день чувствовал тяжесть лежащих на нём обязанностей,но Фома чувствовал, что он не господин в своём деле, а лишь малая его часть. Этораздражало его и ещё дальше отталкивало от старика. Фома всё сильнее хотел вырватьсяиз дела, хотя бы ценой его погибели. Вскоре он узнал, что крёстный пустил слух о том,что Фома не в своём уме и что над ним придётся учредить опеку. Фома смирилсяс этим и продолжал свою пьяную жизнь, а крёстный зорко следил за ним.После ссоры с Фомой Маякин понял, что у него нет наследника, и поручил дочери написатьписьмо Тарасу Маякину, позвать его домой. Любу Яков Тарасович решил сосватать за АфриканаСмолина, который учился за границей и недавно вернулся в родной город, чтобы основатьсобственное дело.

За последнее время Любе всё чаще приходила в голову мысльо замужестве — иного выхода из своего одиночества она не видела. Желание учится онадавно уже пережила, от прочитанных ею книг в ней остался мутный осадок, из которогоразвилось стремление к личной независимости. Она чувствовала, что жизнь обходитеё стороной.А Фома всё кутил и колобродил. Очнулся он в маленькой комнатке с двумя окнамии увидел маленького чёрного человечка, который сидел за столом и царапал перомпо бумаге. В человечке Фома узнал своего школьного приятеля Николая Ежова. После гимназииЕжов закончил университет, но многого не добился — стал фельетонистом в местнойгазете. В своих неудачах он винил не себя, а людей, добротой которых пользовался.Он говорил, что нет на земле человека гаже и противнее подающего милостыню, нетчеловека несчастнее принимающего её. В Фоме Ежов чувствовал «большую дерзость сердца».Речи Ежова обогащали язык Фомы, но слабо освещали тьму его души.Решение Маякина выдать дочь замуж было твёрдо, и он привёл Смолина на обед, чтобыпознакомить с дочерью.

Мечты Любы о муже-друге, образованном человеке, были задушены в нейнепреклонной волей отца, и вот теперь она выходит замуж потому, что пора. Люба написала братудлинное письмо, в котором умоляла его вернуться. Тарас ответил сухо и кратко, что вскоребудет по делам на Волге и не преминет зайти к отцу. Эта деловая холодность расстроилаЛюбу, но понравилась старику. Люба думала о брате, как о подвижнике, который ценойзагубленной в ссылке молодости обрёл право суда над жизнью и людьми.Смолин мало изменился — такой же рыжий, весь в веснушках, только усы выросли длинныеи пышные, да глаза стали как будто больше. Любе понравились его манеры и внешность, егообразованность, и в комнате от этого словно светлее стало.

В сердце девушки всё ярчеразгоралась робкая надежда на счастье.Узнав от Ежова, какие события происходят в доме крёстного, Фома решил навестить егои стал свидетелем встречи отца и блудного сына. Тарас оказался невысоким, худощавымчеловеком, похожим на отца. Выяснилось, что Тарас не был на каторге. Он около девятимесяцев сидел в московской тюрьме, потом был сослан в Сибирь на поселение и шесть летжил в Ленском горном округе. Потом начал своё дело, женился на дочери владельца золотыхприисков, овдовел, дети его тоже умерли. Яков Тарасович был необычайно горд сыном. Теперьон видел наследника в нём. Люба не сводила с брата восхищённых глаз. Фома не захотелидти за стол, где сидят трое счастливых людей, он понимал, что ему там не место.

Выйдяна улицу, он почувствовал обиду на Маякиных. Всё-таки это были единственные близкие емулюди. Из каждого впечатления у Фомы сразу появлялась мысль об его неспособностик жизни, и это кирпичом ложилось на грудь ему.Вечером Фома снова зашёл к Маякиным. Крёстного не было дома, Люба с братом пили чай. Фоматоже присел за стол. Тарас ему не понравился. Этот человек преклонялся перед англичанамии считал, что только им присуща настоящая любовь к труду. Фома сказал,что работа — ещё не всё для человека, но потом увидел, что его мыслинеинтересны Тарасу. Фоме стало скучно с этим равнодушным человеком. Ему хотелось сказатьЛюбови что-нибудь обидное об её брате, но он не нашёл слов и ушёл из дома.На следующее утро Яков Маякин с Фомой присутствовали на торжественном обеде у купцаКононова, который в тот день освящал новый пароход.

Гостей было человек тридцать, все солидныелюди, цвет местного купечества. Фома не нашёл себе среди них товарища, и держалсяв стороне, угрюмый и бледный. Ему не давала покоя мысль о том, почему крёстный былсегодня с ним так ласков, и зачем уговорил его прийти сюда. Среди этих людей не было почтини одного, о котором Фоме не было бы известно чего-нибудь преступного. Многие из нихвраждовали друг с другом, но теперь они слились в одну плотную массу, и это отталкивалоФому и возбуждало в нём робость перед ними.Во время обеда Якова Тарасовича попросили произнести речь. Со своей обычной хвастливойсамоуверенностью Маякин начал говорить о том, что купечество является хранителем культурыи оплотом русского народа. Фома не смог этого вынести.

Оскалив зубы, он молча оглядывалкупцов горящими глазами. При виде его по-волчьи злобного лица купечество на секунду замерло.Фома с невыразимой ненавистью осмотрел лица слушателей и воскликнул:— Не жизнь вы сделали — тюрьму. Не порядок вы устроили — цепина человека выковали. Душно, тесно, повернуться негде живой душе. Понимаете ли, что толькотерпением человеческим вы живы?Купечество один за другим стало расходиться по пароходу. Это ещё более раздражило Фому:он хотел бы приковать их к месту своими словами и — не находил в себе такихслов. И тогда Гордеев начал вспоминать всё, что знал об этих людях преступного,не пропуская ни одного. Фома говорил и видел, что слова его хорошо действуют на этихлюдей. Обращаясь ко всем сразу, Фома понимал, что слова его не задевают их так глубоко,как бы ему хотелось.

Но как только он заговорил о каждом отдельно, отношение к егословам резко изменилось. Он радостно рычал, видя, как действуют его речи, как корчилисьи метались эти люди под ударами его слов. Фома чувствовал себя сказочным богатырём,избивающим чудовищ.Около Якова Тарасовича Маякина собралась толпа и слушала его тихую речь, со злобойи утвердительно кивая головами. Фома залился громким хохотом, высоко вскинув голову. В этотмомент несколько человек бросились на Фому, сдавили его своими телами, крепко связалипо рукам и ногам и волоком оттащили к борту. Над ним стояла толпа людей и говорилаему злые и обидные вещи, но слова их не задевали его сердца. В глубине его души рослокакое-то большое горькое чувство. Когда Фоме развязали ноги, он посмотрел на всехи с жалкой улыбкой сказал тихонько:— Ваша взяла.Фома стал ниже ростом и похудел.

Маякин тихо говорил с купцами об опёке. Фома чувствовалсебя раздавленным этой тёмной массой крепких духом людей. Он не понимал теперь, что сделалэтим людям и зачем сделал и даже чувствовал что-то похожее на стыд за себяпред собой. В груди точно какая-то пыль осыпала сердце. Купцы смотрели на егострадальческое, мокрое от слёз лицо и молча отходили прочь. И вот Фома остался одинсо связанными за спиной руками за столом, где всё было опрокинуто разрушено.Прошло три года. Яков Тарасович Маякин умер после краткой, но очень мучительной агонии,оставив своё состояние сыну, дочери и зятю Африкану Смолину. Ежова за что-то выслалииз города вскоре после происшествия на пароходе. В городе возник крупный торговый дом«Тарас Маякин и Африкан Смолин».

О Фоме не было ничего слышно. Говорили, что послевыхода из больницы Маякин отправил его за Урал к родственникам матери.Недавно Фома появился в городе. Почти всегда выпивши, он появляется то мрачный,то улыбающийся жалкой и грустной улыбкой блаженненького. Живёт он у крёстной сестрына дворе, во флигельке. Знающие его купцы и горожане часто смеются над ним. Фома оченьредко подходит к зовущему его, он избегает людей и не любит говорить с ними.Но если он подойдёт, ему говорят:— Ну-ка, насчёт светопреставления скажи слово, а, пророк..