Сергей Залыгин - На Иртыше

Стоял март месяц девятьсот тридцать первого года. В селе Крутые Луки допоздна горели окнаколхозной конторы — то правление заседало, то просто сходились мужики и без конца судили-рядили освоих делах. Весна приближалась. Посевная. Как раз нынче сполна засыпали колхозный амбар — этопосле того, как пол подняли в амбаре Александра Ударцева. Разговор теперь шел, как не перепутатьсемена разных сортов. И вдруг с улицы кто-то крикнул. «Горим!» Кинулись к окнам — горел амбар сзерном… Тушили всем селом. Снегом заваливали огонь, вытаскивали наружу зерно. В самом пеклеорудовал Степан Чаузов. Выхватили из огня, сколько смогли. Но, и сгорело много — почти четвертьзаготовленного. После уж заговорили. «А ведь неспроста загорелось. Само не могло» — и про Ударцевавспомнили.

Где он. А тут жена его Ольга вышла. «Нет его. Убег». — «Как?» — «Сказал, будто в город егонарядили. Собрался и конный подался куда-то». — «А может, дома он уже. — спросил Чаузов. — Пошлипосмотрим». В доме встретил их только старый Ударцев. «А ну, цеть отсюда, проклятущие. — И с ломомдвинулся на мужиков. — Пришибу любого!» Мужики повыскакивали наружу, только Степан с места несдвинулся. Ольга Ударцева повисла на свекре. «Батя, опомнитесь!» Старик остановился, задрожал,уронил ломик… «А ну, вытаскивай отсюда всех живых, — скомандовал Чаузов и выскочил на улицу. —Вышибай с подполу венец, ребята. Подкладывай лежни на другую сторону. И… навались». Уперлисьмужики в стену, поднажали, и дом пополз по лежням под уклон. Распахнулась ставня, треснуло что-то —завис дом над оврагом и рухнул вниз, рассыпаясь.

«Дом-то добрый был, — вздохнул зампредседателяФофанов. — От она с чего пошла, наша общая-то жизнь…»Возбужденные мужики не расходились, снова сошлись в конторе, и пошел разговор о том, какая жизньждет их в колхозе. «Ежели власть и дальше будет делить нас на кулаков и бедняков, то гдеостановятся, — рассуждал Хромой Нечай. Ведь мужик, он изначально — хозяин. Иначе он — не мужик. Авласть-то новая хозяев не признает. Как тогда на земле работать. Это рабочему собственность ни кчему. Он по гудку работает. А крестьянину. И получается, что любого из нас кулаком можно объявить».Говорил это Нечай и на Степана посматривал, правильно ли. Степана Чаузова в деревне уважали — и захозяйственность, и за смелость, и за умную голову. Но молчал Степан, не просто все.

А вернувшисьдомой, обнаружил еще Степан, что жена его Клаша поселила в их избе Ольгу Ударцеву с детьми. «Ты ихдом разорил, — сказала жена. — Неужели детишек помирать пустишь?» И осталась у них Ольга с детьмидо весны.А на другой день зашел в избу Егорка Гилев, мужичок из самых непутевых на селе. «За тобой я,Степан. Следователь приехал и тебя ждет». Следователь начал строго и напористо. «Как и почему домразрушили. Кто руководил. Было ли это актом классовой борьбы?» Нет, решил Степан, с этимразговаривать нельзя — что он в нашей жизни понимает, кроме «классовой борьбы» . И на вопросыследователя отвечал уклончиво, чтоб никому из односельчан не навредить. Вроде отбился, и в бумаге,что подписал, лишнего ничего не оказалось.

Можно бы и зажить дальше нормально, спокойно, но тутпредседатель Павел Печура из района вернулся и сразу — к Степану с серьезным разговором. «Думал яраньше, что колхозы — дело деревенское. Ан нет, ими в городе занимаются. Да еще как. И понял я, что негожусь. Тут не только крестьянский ум да опытность нужны. Тут характер нужен сильный, и главное,уметь с политикой новой обращаться. До весны побуду председателем, а потом уйду. А в председатели,по моему разумению, тебя нужно, Степан. Ты подумай». Еще через день снова Егорка Гилев заявился.Огляделся и тихо так сказал. «Тебя Ляксандра Ударцев к себе вызывает нонче». — «Как это?!» — «Онхоронится у меня в избе. С тобой поговорить хочет. Может, они, беглые, такого мужика, как ты, к себехотят приохотить».

— «Это чего ж мне с ними вместе делать. Против кого. Против Фофанова. ПротивПечуры. Против Советской власти. Я детям своим не враг, когда она им жизнь обещает… А тебя бить досмерти надо, Егорка. Чтоб не науськивал. От таких, как ты, — главный вред!»«И что за жизнь такая, — злился Степан, — дня одного, чтобы мужику дух перевести и хозяйствомзаняться, не дается. Запереться бы в избе, сказать, что захворал, да на печи лежать». Но пошел Степанна собрание. Он знал уже, про что собрание будет. В районе Печура задание получил — увеличитьпосевы. А где семена брать. Последнее, на еду оставленное, нести в колхоз. Народу было визбе-читальне — не продохнуться. Сам Корякин из района пожаловал. Был он из крутолученских, нотеперь уже не мужик, а — начальник.

Докладчик, следователь, о справедливости начал говорить, обобщественном труде, как самом правильном. «Вот теперь машины пошли, а кто их купить может. Толькобогатый. Значит, и поэтому — объединяться надо». «Да, машина — это не лошадь, — задумался Степан, —она-то действительно другого хозяйствования требует». Наконец дошло и до семян. «Людисознательные, преданные нашему делу, думаю, подадут пример, из своего личного запаса пополнятсеменной фонд колхоза». Но молчали мужики. «Даю пуд», — сказал Печура. «А сколько Чаузов даст?» —спросил докладчик. Поднялся Степан. Постоял. Посмотрел. «Ни зернышка!» — и сел снова. Тут Корякинголос подал. «Чтобы кормить свою семью и жену классового врага с ребятишками, есть зерно, а дляколхоза — нет?» — «Потому и нет, что едоков прибавилось».

— «Значит, ни зерна?» — «Ни единого…»Кончилось собрание. И той же ночью заседала тройка по выявлению кулачества. Как ни защищалиЧаузова Печура и следователь, а Корякин настоял. Объявить кулаком и выселить с семьей. «Я тутподослал к нему Гилева, сказать, что с ним якобы хочет встретиться Ударцев, так он хоть на встречу ине пошел, но ведь и не сообщил же нам ничего. Ясно — враг».…И вот собирает Клашка барахлишко в дальнюю дорогу, прощается Степан с избой, в которой вырос.«Куда повезут, что с тобой делать будут — дело не твое, — рассуждает он. — На месте будешь — воттогда уже снова за жизнь хватайся, за невеселую землю, за избу какую-никакую…» Хромой Нечай пришелв тулупе, с кнутом. «Собрался, Степа. Я тебя и повезу.

Соседи мы. И дружки». Печура прибежалпопрощаться, когда сани уже тронулись. «И почто цена такая за нашу, за мужицкую правду назначена. —спросил Печура у Нечая. — И кому она впрок. А?» Нечай не ответил..