Чаадаев Петр Яковлевич

(1794 - 1856)- русский философ-идеалист. Исследования. Автор "Философических писем", которые в русском обществе были восприняты как манифест западнической идеологии. В области психологии развивал идею об едином пространстве, где человеческие души могут взаимодействовать. Сочинения Отрывки. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1. М. Наука, 1991. Вступительная статья. (10) Четырнадцатилетним юношей (в 1808 г.) он переступил порог Московского университета, где в те времена господствовала немецкая философия. Он слушал там (и, по-видимому, еще раньше - в 1807 г. На дому) таких крупных в европейском масштабе профессоров, как Буле, Рейнгардт, Баузе, Шлецер-сын, а также русских профессоров просветительского направления - А.М.Брянцева и А.Ф.Мерзлякова.

(11) То, что мы знаем о воззрениях Чаадаева 10-х - начала 20-х годов, рисует нам их именно в духе просветительства, рационализма, свободолюбия. Пушкин, между прочим, говорил А.О.Смирновой, что "Чаадаев хотел вдолбить мне в голову Локка". Такова характеристика его дружеского круга - круга декабристов И.Д.Якушкина и Н.И.Тургенева..., Пушкина, Грибоедова и других молодых русских людей, таковы его философские интересы, выявляющиеся в переписке 10-х годов с Д.Облеуховым, в факте участия в двух декабристских обществах - Союзе Спасения и Северном обществе, в которых, по воспоминаниям самого Чаадаева, царили воззрения "оледеняющего деизма". (12) Но где-то в 1824-1825 гг., когда Чаадаев путешествовал по западной Европе, зародился, в 1826-1828 гг.

Углубился, а в 1829-1830 гг., когда он писал свой трактат, оформился новый, религиозный философско-истрический взгляд на мир...Сыграло свою роль и воздействие Шеллинга, который в 1825 г., когда в Карлсбаде Чаадаев познакомился и беседовал с немецким философом, уже отошел от своих идей раннего периода и сам находился во власти мистической, "положительной" философии. Но из описаний Чаадаевым беседы с Шеллингом. Видно, что к этому времени его сознание уже было захвачено религиозным интересом, так что и это воздействие не могло быть исходным. Большое влияние оказал на Чаадаева английский религиозный деятель миссионер Ч.Кук, с которым Чаадаев встречался за рубежом в январе 1825 г. И о котором многократно вспоминал.

Двойственное влияние на него могло оказать и масонство, к которому Чаадаев примкнул еще в 1814 г. В Кракове и затем состоял в ложах вплоть до 1824 г., достигнув весьма высоких степеней...Весьма сильным импульсом к религиозным исканиям Чаадаева могло быть и воздействие близкого знакомого его молодости Д.Облеухова, впавшего к середине 20-х годов в совершеннейший мистицизм. Он вел мистический дневник ("Заметки о духоведении"), оказавшийся в руках Чадаева. (13) Так или иначе, с середины 20-х годов на просветительские воззрения Чаадаева наслаиваются религиозные, он изучает библейские тексты и теологическую литературу (по преимуществу католическую и отчасти протестантскую). (56) Чаадаев разворачивает картину того, как гегельянство оказывается в России теоретической основой "самых причудливых фантазий о нашем предназначении в мире, о наших грядущих судьбах".

Вся эта критика относится скорее к вульгаризации гегельянства на русской почве. Тут повторялась (57) ситуация, когда в России в конце 20-х годов произрастало вульгарное шеллингианство, подвергнутое критике Н.И.Надеждиным и другими сторонниками диалектического идеализма, глубоко и органично воспринявшими философию молодого Шеллинга. И все-таки критика Чаадаевым Гегеля в этот период производит впечатление некоей историко- философской несуразности. Чаадаев явно не выделяет философии раннего и позднего Шеллинга, не понимает исторического соотношения философии Гегеля и Шеллинга. Философические письма. Письмо первое. (324) У всех народов есть период бурных волнений, страстного беспокойства, деятельности без обдуманных намерений.

Люди в такое время скитаются по свету и дух их блуждает. Это пора великих побуждений, великих свершений, великих страстей у народов. Они тогда неиствуют без ясного повода, но не без пользы для грядущих поколений. Все общества прошли через такие периоды, когда вырабатываются самые яркие воспоминания, свои чудеса, своя поэзия, свои самые сильные и плодотворные устои. Без этого они не сохранили бы в своей памяти ничего, что можно было бы полюбить, к чему пристраститься, они были бы привязаны лишь к праху земли своей. Мы, напротив, не имели ничего подобного. (334) Вся история нового общества происходит на почве убеждений. Значит, это настоящее воспитание. Утвержденное с самого начала на этой основе, новое общество двигалось вперед лишь под влиянием мысли.

Интересы в нем всегда следовали за идеями и никогда им не предшествовали. В этом обществе постоянно из убеждений создавались интересы, никогда интересы не вызывали убеждений. (335) Все политические революции были там по сути дела революциями нравственными. Письмо второе. (340) ...Состояние души нашей, как бы высоко мы ее ни настроили, зависит от окружающей обстановки. Поэтому вам надлежит как следует разобраться в том, что можно сделать при вашем положении в свете и в собственной вашей семье для согласования ваших чувств с вашим образом жизни, ваших идей - с вашими домашними отношениями, ваших верований - с верованиями тех, кого вы видите. Ведь множество зол возникает именно от того, что происходящее в глубине нашей мысли резко расходится с необходимостью подчиняться общественным условиям.

Сделайте свой приют как можно более привлекательным, займитесь его красивым убранством и украшением, почему бы даже не вложить в это некоторую изысканность и нарядность. Ведь это вовсе не особый вид утонченной чувствительности. Заботы ваши будут иметь целью не вульгарные удовольствия, а возможность всецело сосредоточиться в своей внутренней жизни. Очень прошу вас не пренебрегать этими внешними мелочами. Мы живем в стране, столь бедной проявлениями идеального, что если мы не окружим себя в домашней жизни некоторой долей поэзии и хорошего вкуса, то легко можем утратить всякую деликатность чувства, всякое понятие об изящном. Раз мы допустили некоторую неосторожность поселиться в этом жестоком климате, то постараемся по крайней мере ныне устроиться в нем так, чтобы можно было несколько забыть его суровость.

(341) Затем, я бы хотел, чтобы вы устроили себе в этом убежище, которое вы как можно лучше украсите, вполне однообразный и методический образ жизни. Нам всем не хватает духа порядка и методичности, избавимся от этого недостатка. Не стоит повторять доводов в пользу размеренной жизни. Во всяком случае одно лишь постоянное подчинение определенным правилам может научить нас без усилий подчиняться высшему закону нашей природы. Но для точного соблюдения какого-либо правила необходимо устранить все, что этому мешает. Часто с первых часов дня бываешь выбит из намеченного круга занятий, и весь день испорчен. Нет ничего важнее первых испытанных нами впечатлений, первых мыслей, приходящих к нам, когда мы вновь возвращаемся к жизни вслед за подобием смерти, которое разделяет наши дни.

Эти впечатления и эти мысли обычно предопределяют состояние нашей души на весь день. (344) Приучитесь первые часы дня сделать как можно более значительными и торжественными, сразу возведите душу на всю ту высоту, к которой она способна, старайтесь провести эти часы в полном уединении, устраняйте все то, что может слишком на вас повлиять, слишком вас рассеять. При такое подготовке вы сможете безбоязненно встретить те неблагоприятные впечатления, которые затем вас охватят и которые при других условиях превратили бы ваше существование в непрерывную борьбу, без надежды на победу. Признаюсь, я придаю большое значение этой потребности ежедневно сосредоточиться и воспрянуть духом, я уверен, что нет другого средства уберечь себя от засилия окружающих вещей.

Но вы, конечно, понимаете, что это далеко еще не все. Одна идея, пронизывающая всю вашу жизнь, должна всегда стоять перед вами, служить вам светочем во всякое время дня. Мы являемся в мир со смутным инстинктом нравственного блага, но вполне осознать его мы можем лишь в более полной идее, которая из этого инстинкта развивается в течение всей жизни. Этой внутренней работе надо все приносить в жертву, применительно к ней надо установить весь порядок вашей жизни. Но все это должно протекать в сердечном молчании, потому что мир не сочувствует ничему глубокому. Он отвращает взор от великих убеждений, глубокая идея его утомляет. Вам же должны быть свойственны верное чувство и сосредоточенная мысль, не зависимые от различных людских мнений, а уверенно ведущие вас к цели.

Не завидуйте обществу в его чувственных удовольствиях, вы обретете в своем уединении наслаждения, о которых там и понятия не имеют. Я не сомневаюсь в том, что, освоившись с ясной атмосферой такого существования, вы станете спокойно взирать из своей обители на то, как волнуется и для вас исчезает мир, вы насладитесь покоем вашей души. (345) В старых цивилизованных странах Европы давно сложились определенные бытовые образцы, так что там, когда решишь переменить образ жизни, достаточно просто-напросто выбрать ту новую обстановку, в которую желаешь перенестись, - (346) место заранее готово. Распределение ролей сделано. Как только вы изберете подходящую для себя роль, и люди и предметы сами собой расположатся вокруг вас.

Вам остается только должным образом их использовать. Совсем иное дело у нас. Сколько теряется времени, сколько затрачивается сил на приспособление, на то, чтобы приучить окружающих смотреть на вас сообразно с новым вашим положением, чтобы заставить молчать глупца, чтобы улеглось любопытство. Разве здесь знают, что такое могущество мысли. Разве здесь испытали, что прочное убеждение вследствие тех или других причин вторгается в душу вопреки привычному ходу вещей, через некоторое внезапное озарение, через указание свыше, овладевает душой, переворачивает все ваше существо и возносит вас выше вас самих и всего того, что вас окружает. (348) Надо найти такое душевное настроение, мягкое и простое, которое сумело бы без усилий сочетать со всеми действиями разума, со всеми сердечными эмоциями идею истины и добра.

В особенности следует стремиться проникнуться истинами откровения. К ним ведут всевозможные пути. И покорная и слепая вера, которую без размышления исповедуют массы, и глубокое знание, и простодушное сердечное благоговение, и вдохновенное размышление, и возвышенная поэзия души. Однако самый простой путь - целиком положиться на те столь частые случаи, когда мы сильнее всего подпадаем под действие религиозного чувства на нашу душу и нам кажется, что мы лишились лично нам принадлежащей силы, и против своей воли влечемся к добру какой-то высшей силой, отрывающей нас от земли и возносящей на небо. И вот именно тогда, в сознании своей немощи, дух наш раскроется с необычайной силой для мыслей о и простодушное сердечное благоговение, и вдохновенное размышление, но видоизменяется в нас согласно нашей своеобразной природе.

Как бы ни было пламенно наше стремление действовать для общего блага, это воображаемое нами отвлеченное благо есть лишь то, чего мы желаем для самих себя, а устранить себя вполне нам никогда не удается. В том, что мы желаем для других, мы всегда учитываем собственное благо. И потому высший разум, выражая свой закон на языке человека, снисходя к нашей слабой природе, предписал нам только одно. Поступать с другими так, как мы желаем, чтобы поступали с нами. Мы действуем именно так, сами не зная, почему. Движимые невидимой силой, мы можем улавливать ее действие, изучать ее в ее проявлениях, подчас отождествляться с нею, но вывести из (350) всего этого положительный закон нашего духовного бытия - вот это нам недоступно.

Смутное чувство, неоформленное понятие без обязательной силы - больше мы никогда не добьемся. (352) ...Все это приводит нас к такому заключению. Жизнь духовного существа в целом обнимает собой два мира, из которых только один нам ведом, и так как всякое мгновение жизни неразрывно связано со всей последовательностью моментов, из которых слагается жизнь, то ясно, что собственными силами нам невозможно возвыситься до познания закона, который должен относиться к тому и другому миру. Поэтому, закон это неизбежно должен быть нам передан таким разумом, для которого существует один единственный мир, единый порядок вещей. Впрочем, не подумайте, что нравственное учение философов не имеет с нашей точки зрения никакой ценности.

Мы как нельзя лучше знаем, что оно содержит великие и прекрасные истины, которые долго руководили людьми и которые еще и сейчас отзываются в сердце и душе. Но мы знаем также, что истины эти не были выдуманы человеческим разумом, но были ему внушены свыше в различные эпохи общей жизни человечества. Привычные представления, усвоенные человеческим разумом под влиянием христианства, приучили нас усматривать идею, раскрытую свыше, лишь в двух великих откровениях - Ветхого и Нового завета, и мы забываем о первоначальном откровении. А без ясного понимания этого первого общения духа Божьего с духом человеческим ничего нельзя понять в христианстве. Христианин, не находя в собственном своем учении разрешения великой загадки душевного бытия, естественно приводится к учению философов.

А между тем, философы способны объяснить человека только через человека. Они отделяют его от Бога и внушают мысль о том, будто он зависит только от самого себя. (353) Нет такого человеческого знания, которое способно было бы заменить собой знание божественное. Для христианина все движение человеческого духа не что иное, как отражение непрерывного действия Бога на мир. Далекий от попыток овладеть всеми заключающимися в мозгу человека измышлениями, он стремиться лишь как можно лучше постигнуть пути господни во всемирной истории человечества. Он влечется к одной только небесной традиции. И тогда он неизбежно понимает, что есть надежное правило, как среди всего необъятного океана человеческих мнений отыскать корабль спасения, неизменно направляющий путь по звезде, данной ему для руководства.

И звезда эта вечно сияет, никогда не заслоняло ее никакое облако. Она видима для всех глаз, под любым небом. Она пребывает над нашей головой и днем и ночью. (354) И если только ему единожды доказано, что весь распорядок духовного мира есть следствие удивительного сочетания первоначальных понятий, брошенных сами Богом в нашу душу, с воздействием нашего разума на эти идеи, ему станет также ясно, что сохранение этих основ, их передача из века в век, от поколения к поколению определяется особыми законами, и что есть, конечно, какие-то видимые признаки, по которым можно распознать среди всех святынь, рассеянных по земле, ту, в которой, как в святом ковчеге, содержится неприкосновенное средоточие истины. ...Пифагор, Сократ, Зороастр и в особенности Платон узрели неизреченное сияние, и чело их озарено было необычайным отблеском.

Но они не смогли возвысится до познания подлинных признаков абсолютной истины, потому что с той поры, как человек изменил свою природу, истина нигде не проявлялась во всем своем блеске, и невозможно было ее распознать сквозь скрывавший ее туман. Напротив, в новом мире, если человек все еще не распознает эти признаки, то это только добровольное ослепление. Если он сбивается с пути праведного, то это не что иное, как преступное подчинение темному началу, оставленному в сердце с единственной целью сделать более действенным его единение с истиной. Письмо третье. (355) ...В чувстве таится много озарений, сердцу несомненно присущи великие силы. Но чувство действует на нас временно, и вызываемое в нем волнение не может длиться постоянно.

Наоборот, добытое рассуждение остается всегда с нами. Продуманная идея нас никогда не покидает, каково бы ни было наше душевное настроение, между тем как идея, только прочувствованная, все время убегает от нас и изменяется. Все зависит от силы, с какой бьется наше сердце. А сверх того, сердца не даются по выбору. Какое уж у тебя есть, с тем и приходится мириться, разум же свой мы сами постоянно сознаем. (356) Христианское учение рассматривает совокупность всего на основе возможного и необходимого перерождения нашего существа, и именно к этому должны быть направлены все наши усилия. Но пока мы не почувствовали, что наша ветхая природа растворяется и что зарождается в нас новый человек, созданный Христом, мы должны использовать все средства, чтобы приблизить этот желанный переворот.

Ведь он и не может наступить, пока мы на это не направим целиком все свои силы. (360)...Есть и такие люди, которые как будто без всяких усилий сообразуются со всеми предписаниями нравственности. Но в этих избранных душах чувство долга развилось не через мышление, а через те таинственные побуждения, которые управляют людьми помимо их сознания, в виде великих наставлений, которые мы, не ища их, находим в самой жизни и которые гораздо сильнее нашей личной мысли, являющейся частью мысли, общей всем людям. Ум бывает поражен то примером, то счастливым стечением обстоятельств, подымающих нас выше самих себя, то благоприятным устройством всей жизни, заставляющими нас быть такими, какими мы без этого никогда бы не были.

Все это живые уроки веков, которыми причудливо наделяются по неведомому нам закону определенные личности. И если вульгарная психология не отдает себе отчета в этих таинственных пружинах духовного движения, то психология более углубленная, принимающая наследственность человеческой мысли за первое начало духовной природы, находит в этом разрешение большей части своих вопросов. Так, если героизм добродетели или вдохновение гения и не вытекали из мысли отдельного человека, они являются все же плодом мысли протекших веков. И все равно, мыслили мы или не мыслили, кто-то уже мыслил за нас еще до нашего появления на свет. В основе всякого нравственного действия, каким бы оно не казалось спонтанным и самостоятельным, всегда лежит, следовательно, чувство долга, а тем самым - и подчинения.

Теперь посмотрим, что бы вышло, если бы человек мог довести свою подчиненность до совершенного лишения себя своей свободы. Из только что сказанного ясно, что это было бы высшей степенью человеческого совершенства. Ведь всякое движение души его вызывалось бы тем самым началом, которое производит все другие движения в мире. (361) Тогда исчез бы теперешний его отрыв от природы и он бы слился с нею. Ощущение своей собственной воли выделяет его теперь из всеобщего распорядка и делает из него обособленное существо. А тогда в нем бы проснулось чувство мировой воли, или говоря иными словами, - внутреннее ощущение, глубокое сознание своей действительной причастности ко всему мирозданию. Теперь он проникнут своей собственной обособляющей идеей, личным началом, разобщающим его от всего окружающего и затуманивающим в его глазах все предметы.

Но это отнюдь не составляет необходимого условия его собственной природы, а есть только следствие его насильственного отчуждения от природы всеобщей, и если бы он отрешился от своего нынешнего пагубного Я, то разве он не нашел бы вновь и идею, и всеобъемлющую личность, и всю мощь чистого разума в его изначальной связи с остальным миром. И разве тогда все еще стал бы он ощущать себя живущим этой мелочной и жалкой жизнью, которая его побуждает относить все к себе и глядеть на мир только через призму своего искусственного разума. Конечно нет, он начал бы жить жизнью, которую даровал ему сам Господь Бог, в тот день, когда он извлек его из небытия. Вновь обрести эту исконную жизнь и предназначено высшему напряжению наших дарований.

Один великий гений когда-то сказал, что человек обладает воспоминанием о какой-то лучшей жизни. Великая мысль, не напрасно брошенная на землю. Но вот чего он не сказал, а что сказать следовало, - но здесь лежит предел, которого не мог переступить ни этот блестящий гений, ни какой-либо другой в ту пору развития человеческой жизни, - это то, что утраченное и столь прекрасное существование может быть нами вновь обретено, что это всецело зависит от нас и не требует выхода из мира, который нас окружает. Время и пространство - вот пределы человеческой жизни, какова она ныне. Но прежде всего, кто может мне запретить вырваться из удушающих объятий времени. Откуда почерпнул я самую идею времени. - из памяти о прошлых событиях.

Но что такое воспоминание. - Не что иное, как действие воли. Это видно из того, что мы помним не более того, что желаем вспомнить. (362) Мы строим образы прошлого точно так же, как и образы будущего. Что же мешает мне отбросить призрак прошлого, неподвижно стоящий позади меня, подобно тому, как я могу по желанию уничтожить колеблющиеся видения будущего, парящее впереди, и выйти из того промежуточного момента, называемого настоящим, момента столь краткого, что его уже нет в то самое мгновение, когда я произношу выражающее его слово. Все времена мы создаем себе сами, в этом нет сомнения. Бог времени не создал. Он дозволил его создать человеку. Но в таком случае, куда делось бы время, эта пагубная мысль, обступающая и гнетущая меня отовсюду.

Не исчезнет ли оно совершенно из моего сознания, не рассеется ли без остатка мнимая его реальность, столь жестко меня подавляющая. Моему существованию нет больше предела. Нет преград видению безграничного. Мой взор погружается в вечность. Земной горизонт исчез. Небесный свод не упирается в землю на краях безграничной равнины, стелющейся перед моими глазами. Я вижу в беспредельном пребывании, не разделенным на дни, на часы, на мимолетные видения, но в пребывании вечно едином, без движения и перемен, где все отдельные существа исчезли друг в друге, словом, где все пребывает вечно. Всякий раз, как дух наш успевает сбросить с себя оковы, которые он сам себе же и выковал, ему доступен этот род времени, точно так, как и тот, в котором он пребывает ныне.

Обратимся к пространству. Но ведь всем известно, что мысль не пребывает в нем. Она логически приемлет условия осязаемого мира, но сама в нем не обитает. Какую бы, следовательно, реальность ни придавали пространству, это факт вне мысли, и у него нет ничего общего с сущностью духа. Это форма, пускай неизбежная, но все (363) же лишь одна форма, в которой нам представляется внешний мир. Следовательно, пространство еще менее, чем время, может закрыть путь в то новое бытие, о котором здесь идет речь. Так вот та высшая, к которой должен стремиться человек, жизнь совершенства, достоверности, ясности, беспредельного знания, но прежде всего - жизнь совершенной подчиненности. Жизнь, которой он некогда обладал, но которая также обещана и в будущем.

А знаете ли вы, что это за жизнь. Это Небо. И другого неба помимо этого нет. Вступить в него нам позволено отныне же, сомнений тут быть не должно. Ведь это не что иное, как полное обновление нашей природы в данных условиях, последняя грань усилий разумного существа, конечное предназначение духа в мире. Я не знаю, призван ли каждый из нас вступить на это поприще, достигнет ли он его славной конечной цели, но то, что предельной точкой нашего прогресса только и может быть полное слияние нашей природы с природой всего мира, это я знаю, ибо только таким может наш дух вознестись к полному совершенству, а это и есть подлинное выражение высшего разума. [Но пока мы еще не достигли предела нашего паломничества, до того как совершится это великое слияние нашего существа с существом всемирным, не можем ли мы по крайней мере раствориться в мире духовном.

Разве не в нашей власти в любой степени отождествлять себя с подобными нам существами. ...Как бы вы ни назвали эту нашу удивительную способность сливаться с тем, что происходит вокруг нас, - симпатией, любовью, состраданием - она во всяком случае присуща нашей природе. Мы при желании можем до такой степени сродниться в нравственным миром, что все совершающееся в нем и нам известное мы будем переживать как происходящее с нами. Более того, если даже мировые события нас и не очень заботят, довольно одной уже общей, но глубокой мысли о делах других людей, одного только внутреннего сознания нашей действительной связи с человечеством, чтобы заставить наше сердце сильнее биться в такт с судьбою всего человеческого рода, а все наши мысли и все наши поступки сливать с мыслями и поступками всех людей в одно созвучное целое.

Воспитывая это замечательное свойство нашей природы, все более и более развивая его в душе, мы достигнем таких высот, с которых целиком раскроется перед нами остальная часть всего предстоящего нам пути. И благо тем из смертных, кто, раз поднявшись на эту высоту, сумеет на ней удержаться, а не низринется вновь туда, вниз, откуда началось его восхождение. Все существование наше до тех пор было непрерывным колебанием между жизнью и смертью, длительной агонией. Тут началась настоящая жизнь, с этого часа от нас одних зависит идти по пути правды и добра, ибо с этой поры закон духовного мира перестал быть для нас непроницаемой тайной]. Письмо четвертое. (374) Человек постоянно побуждается силой, которую он ощущает, это правда.

Но это внешнее действие имеет на него влияние через сознание, следовательно, как бы ни дошла до меня идея, которую я нахожу у себя в голове, нахожу я ее там только потому, что сознаю ее. А сознавать, значит действовать. Кто не знает, как чужая мысль вторгается в наше сознание. Всякий, кто об этом размышлял, отлично понимает, что один разум подчиняется другому и вместе с тем сохраняет всю свою власть, все свои способности. Итак, несомненно, великий вопрос о свободе воли, как бы он ни был запутан, не представлял бы затруднений, если бы умели вполне проникнуться идеей, что природа существа, одаренного разумом, заключается только в сознании и что поскольку одаренное разумом существо сознает, оно не утрачивает ничего из своей природы, каким бы путем сознание в него ни вливалось.

Письмо пятое. (380) ...Если, как мы убедились, движение в мире нравственном, как и движение в мире физическом, - последствие изначального толчка, то не следует ли из этого, что и то и другое движение в своей непрерывности подчинены одним и тем же законам, а следовательно, все явления жизни духа могут быть выведены по аналогии. Значит, подобно тому, как столкновение тел в природе служит продолжением этого первого толчка, сообщенного материи, столкновение сознаний также продолжает движение духа. Подобно тому, как в природе всякая вещь связана со всем, что ей предшествует и что за ней следует, так и всякий отдельный человек и всякая мысль людей связаны со всеми людьми и со всеми человеческими мыслями, предшествующими и последующими.

И как едина природа, так, по образному выражению Паскаля, и вся последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно, и каждый из нас - участник работы сознания, которая совершается на протяжении веков. Наконец, подобно тому, как некая построяющая и непрерывная работа элементов материальных или атомов, т.е. Воспроизведение физических существ, составляет материальную природу, подобная же работа элементов духовных или идей, т.е. Воспроизведение умов, составляет природу духовную. И если я постигаю всю осязаемую материю как одно целое, то я должен одинаково воспринимать и всю совокупность сознаний как единое и единственное сознание. Главным средством формирования душ без сомнения является слово.

Без него нельзя себе представить ни происхождение сознания в отдельной личности, ни его развития в человеческом роде. Но одного только слова недостаточно для того, чтобы вызвать великое явление всемирного сознания, слово далеко не единственное средство общения между людьми, оно, следовательно, совсем не обнимает собой всю духовную работу, совершающуюся в мире. Тысячи скрытых нитей связывают мысли одного разумного существа с мыслями другого. Наши самые сокровенные мысли находят всевозможные средства вылиться наружу. Распространяясь, перекрещиваясь между собой, они сливаются воедино, сочетаются, переходят из одного сознания в другое, дают ростки, приносят плоды - и, в конце концов, порождают общий разум.

Иногда случается, что проявленная мысль как будто не производит никакого действия на окружающее. А между тем - движение передалось, толчок произошел. В свое время мысль найдет другую, родственную, которую она потрясет, прикоснувшись к ней, и тогда вы увидите ее возрождение и поразительное действие в мире духовном. Вы знаете такой физический опыт. Подвешивают несколько шариков в ряд. Отстраняют первый шарик, и последний шарик отскакивает, а промежуточные остаются неподвижными. Вот так и передается и мысль, проносясь сквозь мозг людей. Сколько великих и прекрасных мыслей, откуда-то явившихся, охватили бесчисленные массы и поколения. (382) А что такое то мировое сознание, которое соответствует мировой материи и на лоне которого протекают явления духовного порядка.

Это не что иное, как совокупность всех идей, которые живут в памяти людей. Речь идет здесь отнюдь не только о тех традициях, которые сообщаются человеческому уму историей и наукой. Эти традиции составляют лишь часть мировой памяти. А много есть и таких, которые никогда не оглашались перед народными собраниями. (383) их сообщают сердцу новорожденного первая улыбка матери, первая ласка отца. Таковы всесильные воспоминания, в которых сосредоточен опыт поколений. Всякий индивид их воспринимает с воздухом, которым дышит. (384) В день создания человека Бог беседовал с ним, и человек слушал и внимал ему. Таково истинное происхождение человеческого разума. Психология никогда не отыщет более глубокого. В дальнейшем он частично утратил (385) способность воспринимать голос Бога, это было естественным следствием дара полученной им неограниченной свободы.

Но он не потерял воспоминания о первых божественных словах, которые воспринял его слух. Вот этот-то Божественные глагол к первому человеку, передаваемый от поколения к поколению, поражает человека в колыбели, он-то и вводит человека в мир сознаний и превращает его в мыслящее существо. Как бы ни замыкаться в себе, как бы ни копаться в сокровенных глубинах своего сердца, мы никогда ничего не найдем, кроме мысли унаследованной от наших предшественников на земле. Это разумение, как его ни разлагать, как его ни расчленять на части, всегда останется разумением всех поколений, сменившихся со времен первого человека и до нас. И когда мы размышляем о способностях нашего ума, мы пользуемся лишь более или менее удачно этим самым мировым разумом, с тем, чтобы наблюдать ту его долю, которую мы из него восприняли в продолжение нашего личного существования.

Что означает то или иное свойство души. Это идея, - идея, которую мы находим в своем уме вполне готовой, не зная, как она в нем появилась, а эта идея в свою очередь вызывает другую. Но первая-то идея, откуда, по вашему, может она в нас возникнуть, если не из того океана идей, в который мы погружены. Письмо шестое. (392) ...Когда наступил момент великой катастрофы духовного мира, все созданные человеком призрачные силы тотчас исчезли, и среди общего пожара осталось несокрушенным одно только вместилище вечной истины. Вот как понимается религиозное единство истории и как эта концепция возвышается до настоящей философии времени. Отрывки и разные мысли. (447) 12. Вы спрашиваете. Когда в человеческом существе проявляется разум.

Что я об этом знаю. Я знаю только то, что ни в одном возрасте своей жизни человек не имел бы разумения больше, чем в период утробной жизни, если бы оно не было дано ему извне. (450) 25. Слово. Что такое слово. Взгляните на кормчего. Он ведет свой корабль среди подводных камней, по воле своей вертит им как плывущим по воде куском дерева. Это делают несколько слов, которые он время от времени произносит. Таково слово. Взгляните на поле битвы, где сто батальонов разом приходят в движение и устремляются на врага. Это делает один знак, один жест генерала. Снова слово. Вообразите этот голос, еще более могучий, раздающийся во всей беспредельности природы более отчетливо, чем какой бы то ни было голос человеческий может это сделать в замкнутом пространстве.

И именно этот голос есть Слово совершенное. Слово, следовательно, является голосом действенным, голосом творящим. (451) 29. Думали, например, отнести великие предвидения Апокалипсиса к определенным эпохам. Глупая затея. Мысль Апокалипсиса - не что иное, как необъятный урок, безусловно применимый к каждому мгновению бесконечного времени, ко всему тому, что изо дня в день происходит вокруг нас. (453) 33. Не есть ли все движение вещества результат звуковых и гармонических колебаний, воздушного флюида или какого-либо иного подобного флюида, еще более тонкого, более эфирного, который проникает в самые плотные тела и действует непосредственно на составляющие их элементарные молекулы. 34. Для нас звук - это нечто, действующее на наш орган слуха.

Но почему не может он быть, по своему гармоническому действию, началом или причиной бесчисленного множества изменений и преобразований вещества, законы и причины которых нам ныне неизвестны. 36. Несомненно воздух находится в постоянном движении. Почему же, например, этим непрерывным движением воздухообразной природы не могут быть вызваны некоторые из необъяснимых явлений природы органической, происходящей внутри тел, как то. Восходящее движение соков в растениях, кровообращение в животных и т.д., явлений, находящихся так или иначе в противоречии с известными нам законами природы, а именно с законом всеобщего тяготения. Я, например, не вижу, почему не могли бы в результате этого движения создаваться известные созвучия между частицами мозгового вещества, волокнами и пр., находящимися между собой в определенных гармонических отношениях, будь то в одном и том же (454) существе или разных, и почему не могут эти созвучия привести к некоторым действиям, которые нас удивляют.

Если волнообразное движение воздуха может вызывать колебания струны, натянутой в созвучии с другой струной, почему, я вас спрашиваю, нерв не может испытывать тех же колебаний и по той же причине. (458) 49. Сведенборг был человеком глубокомысленным. Но только он был неправ, создав эзотерическое учение. Это уменьшило действие, которое его труды произвели бы сами по себе. Но что касается его короткого знакомства с небесными силами, то тут удивляться нечему. Я удивился бы гораздо больше, если, при том, как устроен его ум, он не был бы с ними накоротке. 50. Вы часто слышали, что сон есть подобие смерти. Это совершенно неверно. Я нахожу, что именно сон скорее есть настоящая смерть, а то, что называется смертью, быть может, и есть жизнь.

Во сне жизнь моего Я прерывается, в смерти этого нет. Ибо, если бы при этом перестало существовать (459) мое Я, наступило бы уничтожение. Из могилы нет возвращения, но после сна мы возвращаемся к своему Я. Но скажите, жизнь ли это, когда нет мысли о том, что живешь, хотя бы в течении данного мгновения. 51 Дело в том, что в сущности настоящая смерть содержится и в самой жизни. Тысячу раз в день, если вы внимательно посмотрите на самих себя, вы увидите, что за мгновение перед тем, в вас было не больше жизни, чем до вашего рождения. Что в вас не было ни малейшего сознания своих поступков, ни даже ощущения своего существования. 52. Жизнь то и дело ускользает от нас, затем она возвращается, но было бы неверным утверждать, что мы живем непрерывно.

Жизнь разумная прерывается каждый раз, когда мы теряем сознание. Че больше таких минут забвения, тем меньше жизни сознательной, а если нет ничего, кроме таких минут, это и есть смерть. Чтобы умереть таким образом, не нужно уходить из этой жизни, а другой смерти, конечно, нет. Смерть в жизни - только и есть смерть. 53. Однако условимся. Когда я говорю. Сознание, я подразумеваю не то идеологическое сознание, на котором построена современная философия, - простое чувство нашего существования. Я подразумеваю иное сознание, благодаря которому мы не только чувствуем, что живем, но и знаем, как живем. Я подразумевая дарованную нам власть во всякую данную минуту влиять на минуту грядущую, творить самим свою жизнь. Окончательная утрата этого сознания - вот что убивает безвозвратно, и знаете ли почему.

Потому что это и есть вечное проклятие. (461) 59. Инстинкт животный и инстинкт человеческий - две совершенно различные вещи. Первый - это импульс физический, или чувственный. Второй - смутное восприятие разума, которые смешивается с ощущением лишь потому, что оно смутно, но на самом деле оно совершенно отлично от него. Человек обладает инстинктом не так, как обладает им животное. Это исключало бы раз.