Александр Куприн - Юнкера

В самом конце августа завершилось кадетское отрочество Алеши Александрова. Теперьон будет учиться в Третьем юнкерском имени императора Александра II пехотном училище.Ещё утром он нанес визит Синельниковым, но наедине с Юленькой ему удалось остатьсяне больше минуты, в течение которой вместо поцелуя ему было предложено забыть летние дачныеглупости. Оба они теперь стали большими.Смутно было у него на душе, когда появился он в здании училища на Знаменке. Правда,льстило, что вот он уже и «фараон», как называли первокурсников «обер-офицеры» — те, ктобыл уже на втором курсе. Александровских юнкеров любили в Москве и гордились ими. Училищенеизменно участвовало во всех торжественных церемониях. Алеша долго ещё будет вспоминатьпышную встречу Александра III осенью 1888 г., когда царская семья проследовала вдоль строяна расстоянии нескольких шагов и «фараон» вполне вкусил сладкий, острый восторг любвик монарху.

Однако лишние дневальства, отмена отпуска, арест — все это сыпалось на головыюношей. Юнкеров любили, но в училище «грели» нещадно. Грел дядька — однокурсник, взводный,курсовой офицер и, наконец, командир четвертой роты капитан Фофанов, носивший кличку Дрозд.Конечно, ежедневные упражнения с тяжелой пехотной берданкой и муштра могли бы вызватьотвращение к службе, если все разогреватели «фараона» не были бы столь терпеливыи сурово участливы.Не существовало в училище и «цуканья» — помыкания младшими, обычного дляпетербургских училищ. Господствовала атмосфера рыцарской военной демократии, сурового,но заботливого товарищества. Все, что касалось службы, не допускало послаблений даже средиприятелей, зато вне этого предписывалось неизменное «ты» и дружеское, с оттенкомне переходящей известных границ фамильярности, обращение.

После присяги Дрозд напоминал,что теперь они солдаты и за проступок могут быть отправлены не к маменьке, а рядовымив пехотный полк.И все же молодой задор, не изжитое до конца мальчишество проглядывали в склонностидать свое наименование всему окружающему. Первая рота звалась «жеребцы», вторая — «звери»,третья — «мазочки» и четвертая (Александрова) — «блохи». Каждый командир тоже носилприсвоенное ему имя. Только к Белову, второму курсовому офицеру, не прилипло ни однопрозвище. С Балканской войны он привез жену-болгарку неописуемой красоты, перед которойпреклонялись все юнкера, отчего и личность её мужа считалась неприкосновенной. Зато Дубышкинназывался Пуп, командир первой роты — Хухрик, а командир батальона — Берди-Паша.Традиционным проявлением молодечества была и травля офицеров.Однако ж жизнь восемнадцати-двадцатилетних юношей не могла быть целиком поглощенаинтересами службы.Александров живо переживал крушение своей первой любви, но так же живо, искреннеинтересовался младшими сестрами Синельниковыми.

На декабрьском балу Ольга Синельниковасообщила о помолвке Юленьки. Александров был шокирован, но ответил, что ему это безразлично,потому что давно любит Ольгу и посвятит ей свой первый рассказ, который скоро опубликуют«Вечерние досуги».Этот его писательский дебют действительно состоялся. Но на вечерней перекличке Дроздназначил трое суток карцера за публикацию без санкции начальства. В камеру Александров взялтолстовских «Казаков» и, когда Дрозд поинтересовался, знает ли юное дарование, за чтонаказан, бодро ответил. «За написание глупого и пошлого сочинения». (После этого он бросиллитературу и обратился к живописи.) Увы, неприятности этим не закончились. В посвященииобнаружилась роковая ошибка. Вместо «О» стояло «Ю» (такова сила первой любви!), так что вскореавтор получил от Ольги письмо.

«По некоторым причинам я вряд ли смогу когда-нибудьувидеться с Вами, а потому прощайте». Стыду и отчаянию юнкера не было, казалось, предела,но время врачует все раны. Александров оказался «наряженным» на самый, как мы сейчасговорим, престижный бал — в Екатерининском институте. Это не входило в егорождественские планы, но Дрозд не позволил рассуждать, и слава Богу. Долгие годыс замиранием сердца будет вспоминать Александров бешеную гонку среди снегов со знаменитымфотоген Палычем от Знаменки до института. Блестящий подъезд старинного дома. Кажущегосятаким же старинным (не старым!) швейцара Порфирия, мраморные лестницы, светлые задыи воспитанниц в парадных платьях с бальным декольте. Здесь встретил он ЗиночкуБелышеву, от одного присутствия которой светлел и блестел смехом сам воздух.

Это быланастоящая и взаимная любовь. И как чудно подходили они друг Другу и в танце,и на Чистопрудном катке, и в обществе. Она была бесспорно красива, но обладала чем-тоболее ценным и редким, чем красота.Однажды Александров признался Зиночке, что любит её и просит подождать его три года. Через тримесяца он кончает училище и два служит до поступления в Академию генерального штаба.Экзамен он выдержит, чего бы это ни стоило ему. Вот тогда он придет к ДмитриюПетровичу и будет просить её руки. Подпоручик получает сорок три рубля в месяц,и он не позволит себе предложить ей жалкую судьбу провинциальной полковой дамы.«Я подожду», — был ответ.С той поры вопрос о среднем балле стал для Александрова вопросом жизни и смерти.С девятью баллами появлялась возможность выбрать для прохождения службы подходящий тебе полк.Ему же не хватает до девятки каких-то трех десятых из-за шестеркипо военной фортификации.Но вот все препятствия преодолены, и девять баллов обеспечивают Александрову правопервого выбора места службы.

Но случилось так, что, когда Берди-Паша выкликнул его фамилию,юнкер почти наудачу ткнул в лист пальцем и наткнулся на никому не ведомый Ундомскийпехотный полк.И вот надета новенькая офицерская форма, и начальник училища генерал Анчутин напутствуетсвоих питомцев. Обычно в полку не менее семидесяти пяти офицеров, а в таком большомобществе неизбежна сплетня, разъедающая это общество. Так что когда придет к вам товарищс новостью о товарище X., то обязательно спросите, а повторит ли он эту новостьсамому X. Прощайте, господа..