Евгений Евтушенко - Братская Гэс

«Поэт в России — больше, чем поэт». Автор подводит итог всему, что случилось прежде, смиренностановясь на колени, просит помощи у великих российских поэтов…Дай, Пушкин, свою певучесть и свою способность, как бы шаля, жечь глаголом. Дай, Лермонтов, свойжелчный взгляд. Дай, Некрасов, боль твоей иссеченной музы, дай силу твоей неизящности. Дай, Блок,свою вещую туманность. Дай, Пастернак, чтобы твоя свеча вовек горела во мне. Есенин, дай на счастьенежность мне. Дай, Маяковский, грозную непримиримость, чтобы и я, прорубаясь сквозь время, смогсказать о нем товарищам-потомкам.Мне за тридцать. По ночам я плачу о том, что по мелочам растратил жизнь. У всех у нас одна болезньдуши — поверхностность. Мы на все даем полуответы, а силы угасают…Вместе с Галей мы осенью ехали по России к морю и за Тулой повернули на Ясную Поляну.

Там мыпоняли, что гениальность — это связь высоты с глубиной. Три гениальных человека заново родилиРоссию и не раз еще родят ее. Пушкин, Толстой и Ленин.Мы снова ехали, ночевали в машине, и я думал о том, что в цепи великих прозрений, быть может,недостает всего лишь звена. Ну, что же — наш черед.Я умоляю. Люди, украдите мою память. Я вижу, что все в мире не ново, все точь-в-точь повторяетДревний Египет. Та же подлость, те же тюрьмы, то же угнетение, те же воры, сплетники, торгаши…А что за лик у нового сфинкса под названием Россия. Вижу крестьян,рабочих, есть и писцы — их оченьмного. А это, никак, пирамида?Я, пирамида, кое-что тебе расскажу. Я видала рабов. Они работали, потом восставали, потом ихсмиряли… Какой из этого толк.

Рабство не уничтожено. По-прежнему существует рабствопредрассудков, денег, вещей. Никакого прогресса нет. Человек — раб по природе и не изменитсяникогда.Терпенье России — это мужество пророка. Она терпела — а потом взрывалась. Вот я ковшомэкскаватора поднимаю к тебе Москву. Смотри — там что-то случилось.Все жители города — и вор, и царь, и боярыня с боярчонком, и купец, и скоморохи — спешат на казньСтеньки Разина. Стенька едет на телеге и думает о том, что хотел народу добра, но что-то его подвело,может, малограмотность?Палач поднимает голубой, как Волга, топор, и Стенька видит в его лезвии, как у безликой толпыпрорастают ЛИЦА. Его голова катится, прохрипев «Не зазря…», и смеется над царем.Братская ГЭС продолжаетА теперь, пирамида, я покажу тебе кое-что еще.Они были еще мальчишками, но звон шпор не заглушал для них чьи-то стоны.

И мальчики гневнонашаривали шпаги. Сущность патриота — восстать во имя вольности.На Семеновском плацу пахнет Сенатской площадью. Казнят петрашевцев. Надвигают на глазакапюшоны. Но один из казнимых сквозь капюшон видит всю Россию. Как буйствует по ней Рогожин,мечется Мышкин, бредет Алеша Карамазов. А вот палачи ничего подобного не видят.Когда Чернышевский встал у позорного столба, ему с эшафота была видна вся Россия, как огромное«Что делать?». Чья-то хрупкая рука бросила ему из толпы цветок. И он подумал. Настанет срок, и эта жерука бросит бомбу.В руках приказчиков мелькают товары, пристав наблюдает за порядком. Икая, катит икорный бог. Абаба продала свою картошку, хватила первача и упала, пьяная, в грязь. Все смеются, тычут в неепальцами, но какой-то яснолобый гимназист поднял её и повел.Россия — не пьяная баба, она родилась не для рабства, и её не втопчут в грязь.Братская ГЭС обращается к пирамидеПервоосновой революций является доброта.

В Зимнем еще пирует Временное правительство. Но вотуже разворачивается «Аврора», вот взят дворец. Всмотрись в историю — там Ленин!Пирамида отвечает, что Ленин идеалист. Не обманывает только цинизм. Люди — рабы. Это азбучно.Но Братская ГЭС отвечает, что покажет другую азбуку — азбуку революции. Вот учительница Элькинана фронте в девятнадцатом учит красноармейцев грамоте. Вот сирота Сонька, сбежав от кулакаЗыбкова, приходит на Магнитку и становится красным землекопом. У нее латаный ватник, драныеопорки, но вдвоем со своим любимым Петькой они кладутБратская ГЭС ревет над вечностью. «Никогда коммунисты не будут рабами!» И, задумавшись,египетская пирамида исчезает.Ах, магистраль-транссибирочка. Помнишь, как летели по тебе вагоны с решетками.

Было многострашного, но не тужи об этом. Теперь вот на вагонах надпись. «Едет Братская ГЭС!» Едет девчонка соСретенки. В первый год её косички будут примерзать к раскладушке, но она выстоит, как все.Встанет Братская ГЭС, и Алеша Марчук будет в Нью-Йорке отвечать на вопросы о ней.Идет бабушка по тайге, а в руках у нее цветы. Раньше в этом лагере жили заключенные, а теперь —строители плотины. Окрестные жители несут им кто простыни, кто шанежки. А вот бабка несет букет,плачет, крестит экскаваторы и строителей…Я бетоншица, Нюшка Буртова. Меня растила и воспитывала деревня Великая Грязь, потому что яосталась круглой сиротой, потом я была домработницей, работала посудомойкой. Окружающие лгали,крали, но, работая в вагоне-ресторане, я узнавала настоящую Россию… Наконец я попала настроительство Братской ГЭС.

Стала бетонщицей, получила общественный вес. Влюбилась в одногогордого москвича. Когда во мне проснулась новая жизнь, тот москвич не признал отцовства. Покончитьс собой мне не дала недостроенная плотина. Родился сынок Трофим и стал стройкиным сыном, как я быладеревниной дочкой. Мы вдвоем с ним были на открытии плотины. Так что пусть помнят внуки, что свет имдостался от Ильича и немножко от меня.Я инженер-гидростроитель Карцев. Когда я был молод, я бредил мировым пожаром и рубал враговкоммуны. Потом пошел на рабфак. Строил плотину в Узбекистане. И не мог понять, что происходит. Устраны как будто было две жизни. В одной — Магнитка, Чкалов, в другой — аресты. Меня арестовали вТашкенте, и, когда пытали, я хрипел. «Я большевик!» Оставаясь «врагом народа», я строил ГЭС наКавказе и на Волге, и наконец XX съезд вернул мне партбилет.

Тогда я, большевик, поехал строить ГЭС вБратске. Нашей молодой смене скажу. В коммуне места нет для подлецов.В Элладе был обычай. Начиная строить дом, первый камень клали в тень любимой женщины. Я не знаю, вчью тень был положен первый камень в Братске, но когда всматриваюсь в плотину, вижу в ней тениваших, строители, любимых. И я положил первую строчку этой поэмы в тень моей любимой, словно в теньсовести.Встав у подножия Братской ГЭС, я сразу подумал о Маяковском. Он будто воскрес в её облике. Он какплотина стоит поперек неправды и учит нас стоять за дело революции.На Братском море мы читали стихи, пели песню о комиссарах. И передо мной встали комиссары. И яслышал, как в осмысленном величии ГЭС гремит над ложным величием пирамид.

В Братской ГЭС мнераскрылся материнский образ России. На земле еще немало рабов, но если любовь борется, а несозерцает, то ненависть бессильна. Нет судьбы чище и возвышенней — отдать всю жизнь за то, чтоб вселюди на земле могли сказать. «Мы не рабы»..