Михаил Шолохов - Судьба Человека

Весна. Верхний Дон. Рассказчик с товарищем ехал на бричке, запряжённойдвумя лошадьми, в станицу Букановскую. Ехать было трудно — снег начал таять, грязьнепролазная. А тут возле хутора Моховского река Еланка. Мелкая летом, сейчас разлиласьна целый километр. Вместе с неизвестно откуда взявшимся шофером рассказчик переплывает рекуна какой-то полуразвалившейся лодке. Шофер подогнал к реке стоявший в сараеавтомобиль марки Виллис, сел в лодку и отправился обратно. Обещал вернуться через2 часа.Рассказчик присел на поваленный плетень и хотел было закурить —но сигареты намокли во время переправы. Так бы и скучать ему два часа в тишине,одиночестве, без еды, воды, выпивки и курева — как подошёл к нему мужчина с ребёнком,поздоровался.

Мужчина (это и был главный герой дальнейшего повествования Андрей Соколов)принял рассказчика за шофера — из-за стоявшего рядом автомобиля и подошёлпообщаться с коллегой. Он сам был шофером, только на грузовой машине. Рассказчик не сталрасстраивать собеседника, раскрывая подлинную свою профессию (так и оставшуюся неизвестнойдля читателя) и соврал, что ждёт начальство.Соколов ответил, что не торопится,а перекурить охота. В одиночестве курить скучно. Увидев разложенные для просушки сигареты,он угостил рассказчика собственным табаком.Закурили они, разговорились. Рассказчикунеловко было из-за мелкого обмана, поэтому он больше слушал, а говорилСоколов.— Поначалу жизнь моя была обыкновенная. Самя уроженец Воронежской губернии, с тысяча девятьсотого года рождения. В гражданскую войнубыл в Красной Армии, в дивизии Киквидзе. В голодный двадцать второй год подалсяна Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел.

А отец с матерью и сестренкой домапомерли от голода. Остался один. Родни — хоть шаром покати, — нигде, никого,ни одной души. Ну, через год вернулся с Кубани, хатенку продал, поехал в Воронеж.Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод, выучился на слесаря. Вскоростиженился. Жена воспитывалась в детском доме. Сиротка. Хорошая попалась мне девка. Смирнаявеселая, угодливая и умница, не мне чета. Она с детства узнала, почем фунт лиха стоит, может,это и сказалось на её характере. Со стороны глядеть — не так уж она былаиз себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор.И не было для меня красивее и желанней её, не было на светеи не будет!Придешь с работы усталый, а иной раз и злой, как черт.

Нет, на грубоеслово она тебе не нагрубит в ответ. Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьется,чтобы и при малом достатке сладкий кусок тебе сготовить. Смотришь на нее и отходишьсердцем, а спустя немного обнимешь её, скажешь. «Прости, милая Иринка, нахамил я тебе.Понимаешь, с работой у меня нынче не заладилось». И опять у нас мир, и у меняпокой на душе.Дальше рассказывал опять таки про жену, как она его любила и не упрекаладаже тогда, когда приходилось выпить лишнего с товарищами. Но вскоре родились у нихдети — сын, а потом — две дочери. Тогда с выпивками было покончено — разве чтокружку пива в выходной себе позволял.В 1929 увлекли его машины. Стал он шоферомгрузовика. Жил себе поживал да добра наживал.

А тут — война.На фронт провожала его вся семья. Дети держали себя в руках, но жена оченьрасстроилась — в последний раз мол видимся, Андрюша… В общем и так тошно, а тутещё и жена заживо хоронит. В расстроенных чувствах уехал на фронт.На войне он тожебыл шофёром. Дважды легко ранили.В мае 1942 года оказался под Лозовеньками. Немцы шлив наступление, а он вызвался на передний край везти боеприпасы нашей артиллерийскойбатарее. Боеприпасы не довёз — снаряд упал совсем близко, взрывной волной перевернуломашину. Соколов потерял сознание. Когда очнулся — понял, что находится в тылу врага. Бойгремел где-то сзади, а мимо шли танки. Притворился мёртвым. Когда решил, что всепрошли — голову приподнял, увидел идущих прямо к нему шестерых фашистов с автоматами.Спрятаться было негде, поэтому решил умереть достойно — встал, хотя еле мог стоятьна ногах — и смотрел на них.

Один из солдат хотел застрелить его —но другой удержал. Сняли с Соколова сапоги и отправили пешком на запад.Черезнекоторое время догнала еле шедшего Соколова колонна пленных из той же дивизии, чтоон сам. С ними шёл дальше.Ночевали в церкви. За ночь случилось 3 заслуживающихвнимания события:а) Некий человек, представившийся как военврач, вправил Соколову вывихнутуюво время падения из грузовика руку.б) Соколов спас от смерти незнакомого емувзводного, которого как коммуниста собирался выдать фашистам сослуживец Крыжнев. Соколов задушилпредателя.в) Фашисты застрелили верующего, который надоедал им просьбами выпуститьиз церкви для визита в туалет.На следующее утро стали спрашивать — кто командир,комиссар, коммунист.

Предателей не оказалось, поэтому коммунисты, комиссары и командирыостались живы. Расстреляли еврея (возможно, это был военврач — по крайней мере, в фильмедело так представлено) и троих русских, похожих на евреев. Погнали пленных дальшена запад.Всю дорогу до Познани Соколов думал о побеге. Наконец представился случай:пленных отправили копать могилы, охранники отвлеклись — он и дёрнул на восток.На четвёртые сутки догнали его фашисты с овчарками, собаки Соколова чуть не загрызли.Месяц его держали в карцере, потом отправили в Германию.«Куда меня только не гонялиза два года плена. Половину Германии объехал за это время. И в Саксонии был,на силикатном заводе работал, и в Рурской области на шахте уголек откатывал,и в Баварии на земляных работах горб наживал, и в Тюрингии побыл, и черт-тегде только не пришлось по немецкой земле походить»Влагере Б -14 возле Дрездена работал Соколов и другие на каменном карьере.

Угораздило его,вернувшись однажды после работы сказать, в бараке, среди других пленных:—Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одногокубометра через глаза хватитКто-то донёс начальству об этих словах и вызвал егок себе комендант лагеря Мюллер. Мюллер русский язык знал отлично, так что общался с Соколовымбез переводчика.«Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за этислова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». — «Воляваша», — говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на столи наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все этоподает мне и говорит. «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкогооружия».Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю.

«Благодарствуюза угощение, но я непьющий». Он улыбается. «Не хочешь пить за нашу победу? Втаком случае выпей за свою погибель». А что мне было терять. «За свою погибельи избавление от мук я выпью», — говорю ему. С тем взял стакан и в два глоткавылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю:«Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня».Ноон смотрит внимательно так и говорит. «Ты хоть закуси перед смертью». Я емуна это отвечаю. «Я после первого стакана не закусываю». Наливает он второй, подаетмне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю. «Хотьнапьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант своибелые брови, спрашивает.

«Что же не закусываешь, русс Иван. Не стесняйся!»А я ему свое. «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привыкзакусывать». Надул он щеки, фыркнул, а потом как захохочет и сквозь смех что-тобыстро говорит по-немецки. Видно, переводит мои слова друзьям. Те тоже рассмеялись,стульями задвигали, поворачиваются ко мне мордами и уже, замечаю, как-то иначена меня поглядывают, вроде помягче.Наливает мне комендант третий стакан, а у самогоруки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба,остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голодупропадаю, но давиться их подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русскоедостоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, какни старались.После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на грудидва железных креста, вышел из-за стола безоружный и говорит.

«Вот что, Соколов,ты — настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я — тоже солдат и уважаюдостойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестныевойска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость,а потому я великодушно дарю тебе жизнь. Ступай в свой блок, а это тебеза смелость», — и подает мне со стола небольшую буханку хлеба и кусоксала.Харчи разделил Соколов со своими товарищами — всем поровну.В 1944 году Соколова определили шофером. Возил он немецкого майора-инженера.Тот обращался с ним хорошо, иногда делился едой.Утром двадцать девятого июня приказываетмой майор везти его за город, в направлении Тросницы. Там он руководил постройкойукреплений. Выехали.По дороге Соколов оглушил майора, забрал пистолет и погнал машинупрямиком туда, где земля гудит, где бой идет.Из блиндажа автоматчики выскочили,и я нарочно сбавил ход, чтобы они видели, что майор едет.

Но они крик подняли, руками машут,мол, туда ехать нельзя, а я будто не понимаю, подкинул газку и пошел на всевосемьдесят. Пока они опомнились и начали бить из пулеметов по машине, а я ужена ничьей земле между воронками петляю не хуже зайца.Тут немцы сзади бьют, а тут своиочертели, из автоматов мне навстречу строчат. В четырех местах ветровое стекло пробили,радиатор пропороли пулями… Но вот уже лесок над озером, наши бегут к машине,а я вскочил в этот лесок, дверцу открыл, упал на землю и целую её, и дышать мненечем…Отправили Соколова в госпиталь подлечиться и подкормиться. В госпиталесразу написал письмо жене. Через две недели получил ответ от соседа Ивана Тимофеевича. В июне1942 попала бомба в его дом, жена и обе дочери погибли.

Сына дома не было. Узнав о гибелиродных, он ушёл добровольцем на фронт.Выписался Соколов из госпиталя, получилмесячный отпуск. Через неделю добрался до Воронежа. Посмотрел на воронку на том месте, гдебыл его дом — и в тот же день отправился на вокзал. Обратно в дивизию.Но месяца через три и мне блеснула радость, как солнышко из-за тучи. НашелсяАнатолий. Прислал письмо мне на фронт, видать, с другого фронта. Адрес мой узнал от соседа,Ивана Тимофеевича. Оказывается, попал он поначалу в артиллерийское училище. Там-тои пригодились его таланты к математике. Через год с отличием закончил училище, пошелна фронт и вот уже пишет, что получил звание капитана, командует батареей«сорокапяток», имеет шесть орденов и медали.9 мая 1945 Анатолий был убитснайпером.Андрея демобилизовали.

Куда податься? В Воронеж ехатьне хотел.Вспомнил, что в Урюпинске живет мой дружок, демобилизованный ещё зимоюпо ранению, — он когда-то приглашал меня к себе, — вспомнил и поехалв Урюпинск.Приятель мой и жена его были бездетные, жили в собственном домикена краю города. Он хотя и имел инвалидность, но работал шофером в автороте, устроилсяи я туда же. Поселился у приятеля, приютили они меня.Возле чайной познакомилсяон с беспризорным мальчиком Ваней. Его мать погибла при авианалёте (во время эвакуации,вероятно), отец погиб на фронте. Однажды по дороге на элеватор Соколов взял с собойВанюшку сказал ему, что он его отец. Мальчик поверил и очень обрадовался. Усыновил Ванюшку.Жена приятеля помогала смотреть за ребёнком.Может, и жили бы мы с ним ещёс годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех.

Ехал по грязи, в одномхуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил её с ног. Ну, известноедело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут как тут. Отобрал у меня шоферскуюкнижку, как я ни просил его смилостивиться. Корова поднялась, хвост задрала и пошласкакать по переулкам, а я книжки лишился. Зиму проработал плотником, а потом списалсяс одним приятелем, тоже сослуживцем, — он в вашей области, в Кашарском районе,работает шофером, — и тот пригласил меня к себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгодапо плотницкой части, а там в нашей области выдадут тебе новую книжку. Вот мы с сынкоми командируемся в Кашары походным порядком.Да оно, как тебе сказать, и не случисьу меня этой аварии с коровой, я все равно подался бы из Урюпинска.

Тоска мне не даетна одном месте долго засиживаться. Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определятьего в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном местеТут пришла лодкаи рассказчик распрощался со своим негаданым знакомым. И стал думать об услышанномрассказе.Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганомневиданной силы… Что-то ждет их впереди. И хотелось бы думать, что этот русскийчеловек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который,повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет егоРодина.С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлосьбы благополучно при нашем расставании, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетаякуцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой.

И вдруг словномягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не тольково сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тутглавное — уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное — не ранить сердце ребенка,чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза….