Новый Год

Новый годГостеприимство * Бал * Вино * Еда * Подарок * Праздник * РождествоРождество (Новый год) - •Андерсен Ганс Христиан "Елка" Перевод с датского Стояла в лесу этакая славненькая елочка. Место у нее было хорошее. И солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой. Не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе. Не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут. - Какая славная елочка. А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей. Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко.

Так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка. - Ах, быть бы мне такой же большой, как другие. - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет. Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других. И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею. Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида. Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом. "Ах. Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!" - думала елка.

По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда. Что их ждало. [...] Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу. - Куда они.

- спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки. Куда они едут. - Мы знаем. Мы знаем. - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна. Мы знаем, куда они едут. Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь. Мы заглядывали в окна, мы видели. Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей. - А потом. - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом. Потом что. - Больше мы ничего не видали. Это было бесподобно. - А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем. - ликовала елка. - Ах, как я томлюсь. Хоть бы поскорей опять рождество. Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году.

Ах, только бы мне попасть на повозку. Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием. А потом. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня. Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное. Но что. Ах, как я тоскую, как томлюсь. Сама не знаю, что со мной делается. - Радуйся мне. - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье. Но она ни капельки не радовалась. Она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая. Темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили. "Какая славная елка!" - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла.

Знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым. Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал. - Вот эта просто великолепна. Только эту. Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках. Были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре.

Ах, как трепетала елка. Что-то будет теперь. Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями. Золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно. - Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет. "Ах. - подумала елка. - Скорей бы вечер. Скорей бы зажгли свечи. И что же будет тогда.

Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня. Уж не слетятся ли воробьи к окнам. Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?" [...] И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие. Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое. Горячо было ужасно. - Господи помилуй. - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было. Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском. И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело.

Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки. "Что они делают. - думала елка. - Что будет дальше?" И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее. Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули. Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика. [...] Елка радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. "Уж завтра-то я не буду так трястись. - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством." [...] Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.

Поутру пришел слуга со служанкой. "Сейчас меня опять начнут наряжать!" - подумала елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет. "Что бы это значило. - думала елка. - Что мне тут делать. Что я могу тут услышать?" И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало. На чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли. "На дворе зима. - подумала она. - Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны.

Как умно придумано. Какие они все-таки добрые, люди. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко. Хоть бы один зайчишка какой. Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!" - Пип. - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям. [...] Рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали. - Ах, как много ты видела. Ах, как счастлива ты была. - Счастлива. - переспросила елка и задумалась над своими словами. - Да, пожалуй, веселые были денечки.

И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и свечами. - О. - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка. - Я вовсе не старая. - сказала елка. - Я пришла из лесу только нынешней зимой. Я в самой поре. Я только что вошла в рост. [...] Это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла. Ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет. "Ну вот, это начало новой жизни!" - подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро. Елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело.

Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. "Вить-вить. Вернулась моя женушка!" - щебетали они, но говорилось это не про елку. "Уж теперь-то я заживу", - радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце. Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду. - Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке. - сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками. А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке.

Вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе. - Конец, конец. - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец. Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка. Жарко запылали они под большим пивоваренным котлом. И так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел. Игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали. - Пиф-паф. А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник. Так она и сгорела..