Михаил Пришвин - У Стен Града Невидимого

Родина моя — маленькое имение Орловской губернии. Вот туда, наслушавшись споров нарелигиозно-философских собраниях в Петербурге, я и решил отправиться, чтобы оглянуться посторонам, узнать, что думают мудрые лесные старцы. Так началось мое путешествие в невидимыйград.Весна. В черном саду поют соловьи. Крестьяне в поле словно ленивые светлые боги. Повсюдуразговоры о японской войне, о грядущем «кроволитии». В Алексеевку пришли сектанты — «бродилигде-то крещеные и веру потеряли», пугают геенной огненной. «Да это же не Христос, — думаю я, —Христос милостивый, ясный без книг…»Вторая моя родина — Волга, кондовая Русь со скитами, раскольниками, с верой в град невидимыйКитеж. Под Иванову ночь собираются со всех сторон странники на Ветлугу в город Варнавин, чтобыползти «ободом друг за дружкой всю ночь» вкруг деревянной церковки над обрывом.

Варнава-чудодейпомог царю Ивану взять Казань. Теплится над его гробницей свеча, а в темном углу пророчествуетбородатая старуха. «…И придет Аввадон в Питенбург, и сядет на царство, и даст печать с цифройшестьсот шестьдесят шесть». С годины Варнавы паломники возвращаются в Уренские леса. Здесь поскитам и деревенькам живут потомки ссыльных стрельцов, сохраняют старую веру, крестятся двумяперстами. «Что-то детски наивное и мужественное сочеталось в этих русских рыцарях, последних,вымирающих лесных стариках». Прятались они по болотам, седели в ямах, читали праведные книги,творили молитву… Чтобы узнать о них, недоверчивых, настороженных, дают мне в провожатые молодогокнижника Михаила Эрастовича. С трудом мы добираемся до известного в округе Пётрушки.

Подросткомон убежал в заволжские леса Бога искать. Христолюбец Павел Иванович отрыл ему яму, накрыл досками,дал книги, свечи, по ночам носил хлеб и воду. Двадцать семь лет провел Пётрушка под землей, а каквышел, настроил избушек, собрал вокруг себя стариков. Но это уж после закона о свободе совести!Говорят мне староверы, что опасаются. «не перевернется» ли новый закон на старые гонения. Жалуютсяна попа Николу. Забрал из монастыря в Краснояре лучшие иконы в никонианскую церковь, ризы содрал,третьи пальчики приписал, помолодил, сидят теперь веселые, будто пьяные…В селе Урень «что ни двор, то новая вера, тут всякие секты раскола». Однако находят себя встарообрядчестве и люди образованные. Встретил я на Волге доктора и священника в одном лице,«верующего, как и народ, в то, что был Иона во чреве китовом три дня под действием желудочногосока».

Этот доктор дал мне письмо к архиерею, с которым я собрался обсудить, возможна ли «видимаяцерковь». «Церковь не должна идти в наемники к государству» — вот содержание нашего долгогоразговора. При мне архиерей впервые, не таясь, а средь ясного дня приехал к мирянам, вышел наплощадь и проповедовал. Звонят колокола, радуются полуразрушенные часовни и большиевосьмиконечные кресты.Но есть «церковь невидимая», хранимая в душе человеческой. Потому стекаются странники кСветлому озеру, к «чаше святой воды в зеленой зубчатой раме». От каждого исходит лучик веры вбогоспасаемый невидимый град Китеж. За сотни верст несут тяжелые книги, чтобы «буквой» победитьпротивников. Чувствую, что и я начинаю верить в Китеж, пусть отраженной, но искренней верой.

Мнесоветуют послушать праведницу Татьяну Горнюю — ей дано видеть скрытый в озере град. И всякийнадеется на это чудо. Старушка опускает в трещину у березовых корней копеечку и куриное яйцо длязагробных жителей, другая подсовывает под корягу холстину. Обносились угодники… В каком я веке?На холмах вокруг Светлояра пестро от паломников. Мой знакомый старовер ульян вступает в спор сбатюшкой. Из толпы выходит большой старик в лаптях и говорит о Христе. «Он — Слово, он — Дух». Свиду обыкновенный лесной мужик с рыжей клочковатой бородой, а оказалось — «непоклонник,иконоборец, немоляка». Встречался Дмитрий Иванович с петербургским писателем Мережским,переписывается с ним, не соглашается. «Он плотского Христа признает, а, по-нашему, Христа по плотинельзя разуметь.

Коли Христос плотян, так он мужик, а коли мужик, так на что он нам нужен, мужиков итак довольно».На обратном пути от Светлого озера к городу Семенову Дмитрий Иванович знакомит меня с другиминемоляками, ложкарями-философами. Они увлечены «переводом» Библии с «вещественного неба надуховного человека» и верят, что, когда все прочтешь и переведешь, настанет вечная жизнь. Ониспорят с заезжими баптистами, отказываются видеть в Христе реального человека. Чувствуя мойискренний интерес, младший из немоляк, Алексей Ларионович, открывает тайну, как они забросилибогов деревянных, поняв, что «все Писание — притча». Взял Алексей Ларионович тайком от жены иконы,переколол их топором, сжег, да ничего не произошло. «дрова — дрова и есть…» А в божницу опустевшуюпоставил свой ложкарский инструмент (на него по привычке крестится жена).

Какие тайные подземныепути соединяют этих, лесных, и тех, культурных, искателей истинной веры. Сотни их, виденных мною,начиная от пустынника Петрушки и кончая воображаемым духовным человеком, разделенным с плотьюэтими немоляками, прошли у стен града невидимого. И кажется, староверский быт говорит моему сердцуо возможном, но упущенном счастии русского народа. «Обессиленная душа протопопа Аввакума, — думаля, — не соединяет, а разъединяет земных людей»..