Фридрих Шлегель - Люцинда

Юлий пытается найти Люцинду там, где он привык её видеть — в её комнате, на их кушетке, — и, неотыскав её, начинает вести с ней странный, лишенный определенного содержания разговор, тоотдаваясь на волю влекущих его фантазий, то прибегая к помощи исписанных им когда-то листков,сохраненных её заботливыми руками. В этом наплыве образов он хочет прежде всего найти слова икраски для описания той радости и любви, которая связывает его с ней, той гармонии, в глубиныкоторой они погружаются вдвоем, не размыкая объятий. «Я уже больше не могу сказать «моя любовь»или «твоя любовь» , — пишет он, — обе они одинаковы и слиты воедино, являясь в равной мере любовью ивзаимностью».Один из его «снов наяву» он называет «Аллегорией дерзости».

В искусно возделанном саду емуудается побороть внезапно прыгнувшее на него отвратительное чудовище. Поверженное, онопревращается в обыкновенную лягушку, и некто, стоящий у него за спиной, называет ему имя фантома.«Это — Общественное Мнение, — говорит он, — а я — Остроумие», Следуя за своим новым спутником,Юлий видит забавные и поучительные сцены, в которых, кроме четверых юношей, участвуют Дерзость,сперва отпугивающая Юлия своим вызывающим и смелым видом, Деликатность, Приличие, Скромность. Ониразгуливают по зеленым лугам, созданным великой волшебницей фантазией, и сами они вызваны к жизниеё волей. Они то меняют маски, то раскрывают свои истинные лица. Но именно Дерзость своейнезависимостью и проницательностью все больше привлекает нашего странника.

Самого же себя онначинает называть «возлюбленный сын Остроумия», подобно тому как рыцарь, странствующий в поискахприключений, говорит про себя. «Я — возлюбленный сын счастья».«Общество, — говорит он Люцинде в одной из их дальнейших бесед, — это хаос, который должен бытьгармонизирован, может быть, только при помощи остроумия, если же не шутить и не дурачиться сэлементами страсти, то она сгущается в непроницаемые массы и затемняет всё». Юношеские годы Юлиямогли бы служить прекрасной иллюстрацией как верности этого тезиса, так и его собственногопостоянства в следовании ему. В те годы мысль его находилась в постоянном брожении. Каждоемгновение готов он был встретить нечто необычайное. Ничто не могло бы его поразить, и меньше всегоего собственная гибель.

Без дела и без цели бродил он между вещами и людьми, как человек, который стрепетом ждет чего-то такого, от чего зависит его счастье. Все могло его прельстить, и вместе с темничто не могло удовлетворить его.При этом ни одно из проявлений распутства не могло превратиться для него в неотъемлемуюпривычку, ибо в нем было столько же презрения, сколько и легкомыслия. В конце концов это презрениеотвратило его от нынешних его спутниц. Он вспомнил о подруге своего отрочества, девочке нежной,возвышенной и невинной. Поспешив вернуться к ней, он нашел её уже сформировавшейся, но такой жеблагородной, задумчивой и гордой, как раньше. Он решил обладать ею, с брезгливостью отвергаямалейшие соображения о морали. Но, когда он почти достиг своего, внезапный поток её слез охладилего и вызвал в его душе что-то похожее на раскаяние.

После этого он снова погрузился на время впрежний образ жизни. Но вскоре в этом водовороте развлечений он встретил еще одну девушку, которойзахотел обладать безраздельно, невзирая на то что нашел её среди тех, кто почти открытопринадлежит всем. Она была почти столь же порочна, как та — невинна, и обычно в своих отношениях смужчинами, исполняя то, что считала своей обязанностью, оставалась совершенно холодной. Но Юлийимел счастье понравиться ей, и она вдруг привязалась к нему больше, чем это можно выразить словами.Может быть, впервые ей перестало нравиться то окружение, которое до сих пор её вполнеудовлетворяло. Юлий это чувствовал и радовался этому, однако не мог до конца преодолеть тогопрезрения, которое внушали ему её профессия и её испорченность.

Когда она ему сказала, что он будетотцом её ребенка, он счел себя обманутым и оставил её. Ее слуга позвал его к ней. После долгихуговоров он последовал за ним. В её кабинете было темно, он приник к ней — и услышал глубокий вздох,который оказался последним. Взглянув на себя, он увидел, что он в крови. В порыве отчаяния онананесла себе многочисленные раны, большинство из которых оказались смертельными… Этот случайпреисполнил его ужасом и отвращением к общественным предрассудкам. Раскаяние подавлял онпосредством гордости, только усиливавшейся тем чувством нового, более выношенного презрения кмиру, которое он ощущал в себе.Однако прошло время, и он встретил женщину, избавившую его от этой болезни. Она сочетала в себелюбезность и артистизм с самообладанием и мужеством.

Обожествляя её, он не считал себя вправепытаться нарушить её семейное счастье. Чувство к ней сделалось для его духа прочным средоточием иоснованием нового мира. Он вновь осознал в себе призвание к божественному искусству. Свою страстьи свою юность он посвятил возвышенному труду художника, и постепенно море вдохновения поглотилопоток его любовного чувства.Случилось, однако, что он встретил молодую художницу, которая, подобно ему, страстно поклоняласьпрекрасному. Лишь немного дней провели они вдвоем, и Люцинда отдалась ему навеки, открыв ему всюглубину своей души и всю силу, естественность и возвышенность, которые в ней таились. Долгое времяон называл страстью то, что он чувствовал к ней, и нежностью то, что она давала ему.

Промелькнулоболее двух лет, прежде чем он осознал, что безгранично любим и сам любит с не меньшей силой. Любовь,понял он, не только тайная внутренняя потребность в бесконечном. Она одновременно и священноенаслаждение совместной близостью. Только в ответе своего «Ты» может каждое «Я» полностью ощутитьсвое бесконечное единство.Высшее проявление разума заключается не в том, чтобы поступать по своему намерению, а в том,чтобы предаваться всей душой фантазии и не мешать забавам молодой матери с её младенцем. Мужчинапусть боготворит возлюбленную, мать — ребенка и все — вечного человека. И душа постигнет жалобусоловья и улыбку новорожденного и поймет значение всего, что тайными письменами начертано вцветах и звездах.

Священный смысл жизни, так же как вечный язык природы. Она никогда не сможетпокинуть этот волшебный круг, и все, что она создаст или произнесет, все будет звучать какудивительный романс о чудесных тайнах детского мира богов, сопровождаемый чарующей музыкойчувств и украшенный полным глубокого значения цветением милой жизни..