Грановский, Тимофей Николаевич

— знаменитый профессор. Род. В Орле 9 марта 1813 г., в помещичьей семье среднего достатка. Выдвинулась эта семья благодаря деду Г., который пришел в Орел неизвестно откуда с пятнадцатью копейками в кармане и нажил состояние как искусный поверенный по делам. Мать Г., происходившая из богатой малороссийской семьи, имела благотворное влияние на сына. Домашнее воспитание Г. Было направлено, главным образом, к изучению языков (французского и английского). В связи с этим стояло беспорядочное чтение путешествий, романов, исторических книг. 13 лет Г. Был отдан в московский пансион Кистера, но пробыл там всего два года, а затем до 18 лет оставался дома без всякого правильного руководства и дела. В это время он подружился с воспитательницей своих сестер, француженкой Герито, которая много содействовала развитию в юноше вкуса к литературным занятиям и желания быть полезным.

В 1831 г. Г. Поступил на службу в Петербург, в департамент министерства иностранных дел. Чиновничья работа имела для него мало привлекательного, и он в несколько месяцев приготовился к поступлению в университет. Поступил Г. На юридический факультет, потому что недостаточно знал древние языки, чтобы пойти на словесный. В сущности, он продолжал заниматься самостоятельно, притом не юридическими предметами, а литературой, историей, отчасти философией. В это время одним из любимых писателей его стал Пушкин. Стихотворные переводы с французского и английского и собственные попытки в стихотворстве содействовали выработке русского слога, которым впоследствии был так известен Г. В течение всего университетского курса Г. Бедствовал в материальном отношении благодаря, главным образом, беспечности отца, который по целым месяцам не высылал ему обещанного содержания.

В 1835 г. Г. Окончил курс и поступил на службу секретарем гидрографического департамента морского министерства. Уже в университете литературное дарование Г. Обратило на него внимание знатоков (между прочим, Плетнева). По окончании курса он стал понемногу втягиваться в журнальную работу [В его время составлена им для "Библ. Для Чтения". Статья "Судьбы еврейского народа". (сочин. I, 149)]. В. К. Ржевский, служивший при графе С. Г. Строгонове, сделался посредником между своим начальником и Г. Благодаря этому знакомству последний получил предложение отправиться за границу для приготовления к профессуре по всеобщей истории.Большую часть двухлетней командировки (с 1837 г.) Г. Пробыл в Берлине и только на короткое время ездил в Дрезден, Прагу и Вену.

Первый год прошел в усердном посещении лекций и практических занятий и в связанных с ними работах. Наибольшее значение для начинающего историка имели лекции Ранке, Риттера, Савиньи и Вердера. У Ранке он знакомился с исторической критикой, удивлялся мастерству характеристик, верному пониманию событий. Риттер положил начало изучению географических определений в истории, которые с тех пор всегда оставались для Г. Одним из важнейших факторов в развитии человечества. Влияние школы Савиньи сказалось на занятиях первой половиной средних веков, которой Г. Часто посвящал впоследствии свои курсы. Могучая сила исторической преемственности и органическое развитие учреждений были признаны Г., хотя он научился у французов противополагать им сознательное стремление к улучшению.

Вердер излагал и объяснял философию Гегеля. Более, впрочем, чем какие-либо университетские лекции содействовало ознакомлению Г. С философией общение с Н. В. Станкевичем, который стал другом его еще в России, а в 1837 г. Провел с ним часть зимы в Берлине. Выше всех специальных знаний стала для него идея общей философской связи явлений. При живом понимании отдельных эпох, лиц и событий это философское объединение не могло выродиться в отвлеченную схему, наложенную на явления со стороны и потому искажающую их смысл. Изучение Гегеля во всяком случае много содействовало постоянному стремлению Г. Рассматривать культурную историю как целое и намечать в ней прогрессивное развитие.Осенью 1839 г. Г. Приехал в Москву и начал читать лекции филологам и юристам.

Скоро он приобрел внимание и симпатии студентов. С каждой лекцией его успех возрастал и упрочивался. У него, как лектора, были некоторые недостатки — тихий голос, пришепетывание. Но эти недоборы с избытком уравновешивались поэтической силой и сердечной теплотой изложения. Говорил он свободно, и его импровизация увлекала непосредственным и полным соответствием между содержанием и формой. Слушатели находились под обаянием благородной, изящной личности мыслителя и художника. Можно смело сказать, что ни один русский профессор не производил на аудиторию такого неотразимого и глубокого впечатления. В самом содержании его лекций особенно привлекала способность лектора к художественному синтезу явлений. Наблюдения над различными сторонами исторической жизни складывались у него всегда в единую картину, передававшую характер целого.

Кроме университетских курсов, Г. Прославили публичные лекции, которые собирали все, что было лучшего в тогдашнем московском обществе. Читал он их три раза. В 1843—44 г. Курс по истории средних веков. В 1845—46 г. — сравнительную ист. Англии и Франции. В 1851 — четыре характеристики (Тамерлан, Александр Великий, Людовик IX, Бекон). Последние изданы в "Собрании Сочинений". Кроме того профессор Бабст напеч. В журн. "Время". За 1862 г. Несколько лекций из университетских курсов (введение в историю средних веков. Характеристики нескольких римских императоров). Его текст, однако, не может считаться точным воспроизведением слов Г. Затем, сохранились неизданными собственноручные конспекты средневекового курса (вероятно, 1839 г.) и несколько записей слушателей, кот.

Отличаются обычными в таких случаях пробелами и недоразумениями. Этот материал во всяком случае показывает, что Г. Никак нельзя было упрекнуть в заискивании перед аудиторией. Он строго держался научных требований, избегал всяких намеков на современные ему порядки, не боялся говорить об отдаленных эпохах и трудных исторических вопросах. Писал он неохотно и уже потому не имел возможности оставить потомству столько же, сколько дал современникам. В 1845 году вышла магистерская его диссертация (Волин, Иомсбург и Винета), в которой автор критикует предание о блестящей столице вендского Поморья — Винете (см.). В 1849 г. Исследование об аббате Сугерии осветило с точки зрения, установленной О. Тьерри и Гизо, историю образования государства во Франции.

При этом выдвинулась церковь как сила, наиболее содействовавшая этому образованию. В 1852 г. Была произнесена Г. Замечательная актовая речь "О современном состоянии и значении всеобщей истории". Она резюмирует взгляды историка на его науку в период полной умственной зрелости. Влияние Гегеля уже значительно ослабело, автор отмечает односторонность и произвольность его построений, указывает на могущественное воздействие со стороны естественных наук и пытается определить, в какой мере история имеет право на самостоятельный метод. В 1865 г. В Архиве Калачева появилась статья "О родовом быте у древних германцев", которая показывала влияние и вырождение германской родовой общины и косвенно содействовала формулированию теории родового быта, выставленной Соловьевым и Кавелиным против Беляева.

Помимо этих главных работ появился ряд статей, вызванных новостями заграничной и русской литературы, за которыми Г. Всегда внимательно следил. Наиболее замечательны. Начало биографии Нибура, составленное по поводу его переписки. Отчеты о лекциях Нибура по древней истории. О книге Нича (Гракхи). О культурном движении времен Римской империи (по поводу сочин. Шмидта). О "Судьбах Италии". Кудрявцева, о "Латинской империи". Медовикова, о "Проклятых племенах". Мишеля. Несоразмерность между тем, что напечатал Г., и тем, что он мог бы сделать, становится особенно чувствительной, если обратить внимание на разнообразные планы работ, которые он составлял и для которых подготовлялся в течение своей жизни.

Еще за границей его занимала мысль написать монографию о городе в древней, средневековой и новой истории. В связи с географическими и этнографическими интересами явился план сочинения о галлах, которое показало бы роль племенного фактора. В последние годы жизни Г. Стал с особенной охотой заниматься "переходными". Эпохами, отыскивая в них выражение той смены руководящих идей, которая особенно знаменательна в культурной истории. Наконец, помимо чисто ученых работ, он предпринял трудную и капитальную работу по составлению учебника всеобщей истории, но успел составить только первые главы, которые дают прекрасные характеристики и народов эпох и намечают общеисторическую связь развития. // .