Ритуально-мифологическая школа

(неомифологическая) сложилась в западном литературоведении и культурологии в 30-е гг. 20 в. Как синтез ритуально-мифологичнской теории, оформившейся в начале 20 в. [Робертсон Смит, Дж. Фрейзер и «Кембриджская группа» (Великобритания) его последователей — Д. Харрисон, А. Б. Кук, Ф. М. Корнфорд и др.], и аналитической психологии (особенно учения об архетипах) К. Г. Юнга. Ритуально-мифологическая теория, восприняв многие идеи мифологической школы (См. Мифологическая школа), утверждала, однако, приоритет Ритуала над мифом (см. Мифология и Мифы) и обосновывала исключительное значение ритуала в происхождении литературы, искусства, философии [античного театра, эпоса, философии, священной литературы Древнего Востока — в трудах «Кембриджской группы».

Героического эпоса — Э. Миро, Ш. Отрана (оба Франция), Г. Р. Леви, Ф. Рэглана (оба Англия). Романа, сказки — П. Сентива (Франция)]. Крайние формы теория обрела у Рэглана и Э. Хаймана (США). Из их работ вытекало требование рассматривать ритуально-мифологические модели не как источник поэтической фантазии, а как её структуру. Исполнению такой задачи чрезвычайно содействовала теория архетипов Юнга, принятая поэтому на вооружение представителями собственно Р.-м. Ш. [М. Бодкин (Англия), Н. Фрай (Канада), Р. Чейз и Ф. Уотс (США) и др.]. Опора на Юнга позволила школе распространить ритуалистический подход на всю историю искусства, включая современность (на школу оказало влияние «мифологизирование» в самой литературе 20 в. Дж. Джойс, Т. Манн, Т.

Элиот, У. Б. Йитс и др.). Р.-м. Ш. Ищет в произведениях не только мифологические мотивы, символы, метафоры, сознательные и бессознательные, но прежде всего воспроизведение определённых ритуальных схем, особенно обрядов Инициации, эквивалентных, по её представлениям, психологическому архетипу смерти и нового рождения. Фрай утверждает абсолютное единство ритуала, мифа, архетипа и возводит к ним литературные образы и жанры, разрабатывая своеобразную «литературную антропологию». Он, например, соотносит 4 фазы природного цикла, отмеченные древними ритуалами, с мифами, архетипами, обрядами, жанрами, организованными в силу метафорического отождествления или ассоциаций по аналогии (так, например, увязываются. Заря, весна, мифы о рождении героя, о воскресении, дифирамбическая и рапсодическая поэзия).

Важные результаты достигнуты ритуалистическим культуроведением и Р.-м. Ш. В изучении литературных жанров, связанных генетически с ритуальными, мифологическими и фольклорными традициями, в анализе переосмысления древних поэтических форм и символов (рыцарский роман, античная и ренессансная драма, античная и библейская символика в поэзии, творчество У. Шекспира, Дж. Мильтона, У. Блейка). Некоторые аналогии в подходе к изучению традиции имеются в трудах советских учёных В. Я. Проппа, О. М. Фрейденберг, М. М. Бахтина. Однако в отличие от них западная Р.-м. Ш. Почти полностью сводит структуру литературного произведения к традиции и ищет ритуально-мифологическую основу во всех случаях. Литература и искусство растворяются, т. О., в мифе, миф — в ритуале [что вызывает протесты самих этнологов — У.

Баскома, К. Клукхона, Дж. Фонтенроза (США)], литературоведение — в этнологии и психоанализе. Лит. Bodkin М., Archetypal patterns in poetry, 3 ed., N. Y., 1963. Chase R., Quest for myth, Baton Rouge, 1949. Frye N., Anatomy of criticism, Princeton, 1957. Myth and mythmaking, ed. By H. A. Murray, N. Y., 1960. Myth and symbol, Lincoln, [1963]. Myth and literature, ed. By J. Vickery, Lincoln, 1966. Fontenrose G., The ritual theory of myth, Berk, — Los Ang., 1966. Е. М. Мелетинский..