Феокрит

(Theokritos) — главный для нас представитель древнегреческого романтизма, определяющего характер так называемой александрийской поэзии. Ученые той эпохи, усердно исследовавшие классическую поэзию греков, относились очень пренебрежительно к своим современникам. Когда, поэтому, наступило время интереса для Ф. — что случилось лишь тремя столетиями позже, в так называемую римскую эпоху — его жизнь была уже совершенно забыта, и его биографам пришлось восстановлять ее главным образом по тем же источникам, которые имеются и у нас. Сохранившиеся краткие биографии лишь немногими маловажными чертами дополняют ту картину, которую мы извлекаем из сочинений самого поэта. Родился он между 315 и 300 гг. До Р. Хр., в Сиракузах или на о-ве Косе — об этом спорили уже древние.

Более вероятным представляется первое предположение. Несомнено, что в юношеском возрасте он переселился на остров Кос, который был тогда (благодаря роскошной природе, а также знаменитому храму Асклепия-Эскулапа и практиковавшим при нем опытным врачам так назыв. Косской школы) очень посещаемым курортом и одним из центров греческой интеллигенции, после падения Афин. Это переселение имело решающее влияние на поэтическую деятельность Феокрита. Он стал учеником Филета Косского, который был родоначальником александрийского романтизма специально в области элегии. Подражателем его Ф., однако, не сделался. Он только воспринял то общее настроение, которым была проникнута поэзия Филета, но выражал его вполне самостоятельно, в других формах поэтического творчества.

Настроение, которое мы называем "романтическим", было естественным последствием потери греческой свободы. Все греческое стало вдвойне дорого греческому сердцу, будучи запечатлено трагической печатью поражения и отречения. Поэты-мыслители обратились к изучению и изображению самой почвы национального сознания эллинов. С одной стороны — в прошлое, с другой — в народ. У специально александрийских поэтов оба стремления получили еще особую окраску вследствие той любви к эрудиции, которая для многих (не исключая и самого Филета) была главным побуждением поэтического творчества. И Ф. Нельзя назвать вполне свободным от этой, не совсем приятной для нас приправы, но все же она у него гораздо менее заметна, чем у других.

Любовь к прошлому повела к его идеализации, которая была тем полнее, чем отдаленнее было оно. Дороже всего была мифическая история Греции, с ее высокой доблестью, могучими страстями и примитивными нравами. С этой последней точки зрения любовь к прошлому сходилась с любовью к народу. Стремление отдохнуть и освежиться под сенью патриархальной простоты нравов могло завести поэта либо в мифологическую старину, либо в среду простонародья, под условием некоторой идеализации той или другой. Этим объясняется выбор сюжетов Феокрита. Как ученик Филета, Ф. Стал членом косского кружка поэтов, к которому принадлежали еще поэт-врач Никий, поэт-астроном Арат (предполагая тожество упоминаемого Ф. Арата с автором "Феноменов", очень правдоподобное), его учитель Аристофер, эпический поэт Риан (автор эпоса о мессенской войне) и др.

В этом кружке поэтов существовал обычай, введенный, кажется, самим Ф. — называть себя в шутку простонародными, пастушескими именами. Так, сам Ф. Называл себя Симихидом. Обычай этот, впервые встречающийся здесь, перешел потом благодаря подражанию Виргилия, в "Академию" Карла Великого, затем в разные итальянские, французские и другие "Аркадии" эпохи Возрождения и галантной поэзии. Самая подкладка пастушеской жизни и вызванная ею пастушеская поэзия особенно процветала в Сицилии, родине Ф., который таким образом был естественным посредником между ней и своим кружком. В связи с этим обычаем стоит буколическая поэзия Ф., самого раннего и в то же время самого даровитого ее представителя. Она не была аллегорической (как это было зачастую у его подражателей).

Аллегория играет у Ф. Самую незначительную роль, его буколическая поэзия должна быть признана вообще верной, хотя и поэтически идеализированной (точнее — романтизированной) передачей народной поэзии сицилийских пастухов, так назыв. "буколиазмов", находящих себе полную параллель в современной Италии с ее rispetti, stornelli, romanzetti и т. Д. Именно с этой итальянской народной поэзией и следует сравнивать произведения Феокрита, чтобы определить народный их характер, а отнюдь не с различной по характеру народной поэзией севера. Обстановка буколиазмов такая. Сходятся два певца из пастухов. Один другого вызывает на поэтический спор, третий приглашается в судьи. Спорящие поют либо по связной песне мифологического содержания (но все же близкого к пастушеской жизни), либо в перемежку по ряду коротеньких песенок самого разнообразного характера, причем второй старается варьировать взятую первым тему.

Спор мог быть заменен односторонним исполнением одной какой-нибудь песни признанным певцом. Родственной темой была серенада, исполняемая влюбленным под окном милой. Во всех случаях передаче песни (или песен) предшествовала передача вызвавших ее (или их) обстоятельств, либо в виде описания, либо в виде разговора действующих лиц. Таким образом нормальной формой феокритовой буколики было сочетание песни со сценкой (по-гречески μΐμος), при чем изредка песня могла отсутствовать и вся буколика сводилась к сценке. Эта последняя разновидность, принятая Геродом, играет у Феокрита лишь очень скромную роль. — Такова внешняя форма феокритовой буколики. Что касается ее характера, то следует различать романтические и реалистические буколики.

Выше стоят первые, т. Е. Главным образом №1 (пастух Фирсид, по просьбе другого пастуха, поет ему песню о смерти пастуха Дафниса, умершего вследствие своего нежелания подчиниться роковой любви, насланной на него Афродитой в наказание за его гордое целомудрие), № 3 (серенада влюбленного), № 7 (поэтический спор двух друзей, развлекающихся им в жаркий день на пути к косскому помещику, пригласившему их справить вместе праздник дожинок, так назыв. "фалисии"). Сюда же относится и № 11 (серенада мифического пастуха, киклопа Полифема, влюбленного в Галатею), хотя здесь романтизм приправлен иронией. Их достоинство заключается в неподражаемо тонкой передаче настроения. Чувствуется полная гармония окружающего ландшафта с описываемым аффектом, будь то тихая радость или тихая грусть.

Настроение подчеркивается и подбором слов, и структурой предложений, большей частью кратких и отрывистых, и стихом-гексаметром, сильно отличающимся от героического гексаметра Гомера. Сказанное следует отнести и к №2, хотя мы тут специально пастушеской обстановки не имеем. Это так наз. "чародейка". Девушка-мещанка, покинутая своим милым, прибегает к помощи волшебства, чтобы вернуть себе его любовь. Дело происходит ночью, при свете луны, которой девушка, по совершении магического обряда, поверяет историю своей любви. Эта поэма, вместе с №№ 1 и 7, о которых упомянуто выше, и № 15, о котором речь будет ниже — лучшее, что мы имеем от Ф. Образцом реалистических буколик Ф. Может считаться № 4 — разговор угрюмого пастуха Ватта с глуповатым подпаском Коридоном, который, не замечая в словах своего собеседника колкостей на свой счет, добродушно отвечает на его вопросы, касающиеся разных мелочей пастушеской жизни.

Здесь, как равно и в следующем № 5, реализм доведен до очень далеких пределов и касается таких предметов, которых Ф. Чуждается в своих романтических поэмах.Не все эти буколики написаны Ф. Во время своего пребывания в Косе. Сильнее всего косская жизнь отразилась на №7, но намеки на косские дела и косских знакомых встречаются и в других. Из Коса поэт, по-видимому, вернулся на родину в Сицилию. Мы не знаем причины этого возвращения. Еще менее можем мы указать причину, почему он пожелал променять независимое положение вольного певца на более стесненное — придворного поэта. Его первые шаги в этом направлении успеха не имели. Тогда он постарался обратить на себя внимание самого могущественного властителя своей сицилийской родины, сиракузского царя Гиерона.

Но и написанная в честь этого последнего хвалебная поэма "Гиерон" (сохранена. № 16) не дала желаемых результатов. Очевидно, умный царь, более полувека с твердостью руководивший сиракузской политикой, не был ценителем поэтических талантов. Тогда Ф. — это было в 70-х годах III в. — возложил свои надежды на египетского царя Птолемея II Филадельфа, который сам был уроженцем острова Коса и сохранил дружеские связи с ним. Тонко образованный, Птолемей оценил Ф. По достоинству, и поэт остался у него, по-видимому, до конца своей жизни. К этой последней, александрийской эпохе жизни поэта относятся, главным образом, три его поэмы. Сценка № 14, где он в аллегорической форме объявляет о своей решимости перейти к Птолемею, как "лучшему царю для свободного человека", № 17 (хвалебная поэма в честь Птолемея, параллельная по содержанию "Гиерону", но более выработанная по форме и менее искренняя по духу) и особенно № 15, один из перлов феокритовой поэзии — сценка "Сиракузянки" или "праздник Адониса".

По форме мы имеем здесь такое же сочетание лирической песни с драматической сценкой, как и в буколиках. Героини сценки — две живущие в Александрии мещанки, родом сиракузянки, из которых одна приглашает другую посмотреть справляемый царицей праздник Адониса. Их разговоры, их приключения на пути во дворец передаются с большим реализмом, приправленным тончайшим юмором. Во дворце они слышат песню приглашенной певицы в честь Адониса — драматический элемент сменяется лирическим. — В Александрии Ф. Пришлось принять участие в крупном литературном споре между двумя самыми видными представителями тогдашней поэзии, Каллимахом и Аполлонием Родосским, из коих первый был поборником нового направления поэзии и изощрял свой талант на небольших по объему, но тщательно отделанных поэмах элегического или эпического характера, а последний старался призвать к новой жизни крупную эпопею гомеровской эпохи.

Феокрит высказался в пользу первого. Свое сочувствие ему он заявил уже в нескольких стихах, вставленных им в его "Фалисии" (№ 7), а затем и засвидетельствовал его на деле, написав несколько маленьких эпических поэм (так назыв. "эпиллий"), из коих лучшие. № 13 — о судьбе молодого аргонавта Гиласа, которого похитили речные нимфы, и № 24 — о подвиге младенца Геракла, задушившего обеих змей, которые были посланы Герой убить его в его колыбели. Сюда жепримыкает и № 18 — свадебная песнь спартанских девушек в честь брака Менелая и Елены.Все названные поэмы написаны эпическим стихом, т. Е. Гексаметром. Если к ним прибавить еще три последние поэмы сборника (№ 28 — 30), написанные лирическими стихами (из них особенно интересна № 28 — "Веретено", посвященная поэтом супруге своего друга Никия), ряд эпиграмм (сохранено 25, из которых, впрочем, далеко не все признаются подлинными) и шуточное стихотворение "сиринга", которое по своей внешней форме (10 постепенно сокращающихся двустиший) напоминает этот музыкальный инструмент и в мудреном слоге прославляет его изобретателя Пана, — то все типы феокритовой поэзии будут перечислены.

Типы эти довольно разнообразны. Поэтому в древности стихотворения Ф. Назывались не каким-нибудь видовым именем, а просто "стихотвореньицами" или "поэмками" (eidyllion от eidos, как epyllion от epos. Eidos собств.="вид"). Но так как наиболее характерными для Ф. Были все-таки его буколические поэмы, то термин eidyllion = идиллия стал преимущественно применяться к ним. Таким-то образом в новое время слово "идиллия" стало синонимом слова "буколическая, пастушеская поэма" и Ф. Прослыл творцом идиллии. Сам он, по-видимому, сборника своих стихотворений не издавал. После его смерти он был забыт и только через полтора века, когда романтическая поэзия александрийской эпохи сама отошла в прошлое, интерес к нему воскрес. Впервые были собраны вместе первые девять идиллий, как видно по форме последней из них, к которой издатель прибавил так сказать заключительные аккорды.

Но дошедший до нас сборник восходит к грамматику I в. Артемидору, сын которого, Феон, составил первый комментарий к Ф. В издании своего отца. Это издание обнимало только первые 17 идиллий из сохранившихся 30. В каком отношении находились к нему то, которым пользовался Виргилий для своих эклог, а также те несколько сборников под различными именами, которые упоминает в своем словаре Свида, как из него выросло наше собрание в 30 стихотворений (которые, впрочем, все вместе ни в одном списке не сохранены), равно как их хронология и подлинность некоторых из них — все это запутанные и неудоборазрешимые вопросы, над которыми немало ученых изощряли свое остроумие, но пока без особенно удовлетворительных результатов.

Несомненно, что Ф. Был одним из самых влиятельных поэтов в древности, с тех самых пор, как его открыл и понял Виргилий. Подражания этого последнего — его "эклоги" — не имеют непосредственности оригинала, но все же они очень талантливы и способствовали сохранению славы Ф. Даже среди тех, кто его в подлиннике читать не мог. Новый расцвет буколической поэзии последовал в эпоху Константина Вел. (Кальпурний, Немезиан), затем в эпоху Карла Великого, когда его придворные academici стали брать в псевдонимы имена пастухов-героев Ф. И Виргилия и писать эклоги в их духе. Непосредственым их вдохновителем был не Ф., а Виргилий, но все же ими воспроизводились феокритовские мотивы. Вообще все средние века находились под сильным, хотя и не сознаваемым влиянием Ф.

Не только ученая латинская поэзия варьировала на всякие лады его мотивы, но и самое яркое проявление средневековой субъективной поэзии, провансальская лирика, заимствовала из него (т. Е. Опять из Виргилия) два своих самых популярных жанра. Тенцону (поэтический спор двух трубадуров, тот же буколиазм) и пастораль (pastourelle, любовь к пастушке). С новой силой идиллическая поэзия возродилась к эпохе итальянского Ренессанса, когда она обошла всю Европу и дала свой самый знаменитый и живой памятник в комедии "Зимняя сказка" Шекспира. Все же и здесь Ф. Был лишь косвенным и несознаваемым вдохновителем. Его непосредственное изучение началось лишь в эпоху французского классицизма. Тогда "идиллия" была официально введена в литературу как особый жанр, законы которого были исследуемы с большой долей здравого смысла, если не непосредственного поэтического чутья.

Эта волна была самой могучей. Она охватила всю Европу, проникла в Англию (Драйден), и в Германию (Геснер), и, как и все французское, в Россию Екатерининской эпохи. Недостатком этой (псевдо-) классической идиллии была ее оторванность от народной поэзии, с которой идиллия самого Ф. Была связана очень тесно. Отсюда ее салонная слащавость, столь отличная от здоровой непосредственности феокритовой буколики. Не следует, однако, считать классическую идиллию отрицательным явлением. В ее культе сказалась та же жажда возвращения к природе, которая руководила и Руссо в его могучей проповеди. Классическая идиллия более чем какая-либо другая отрасль поэзии классической эпохи была преддверием того здорового увлечения природой, которое стало основной нотой неогуманистической поэзии.

И тогда Ф. Не сошел со сцены. Напротив, его стали глубже и лучше понимать. Андре Шенье во Франции, Гете (Герман и Доротея) в Германии были сознательными и самыми зрелыми подражателями Ф. У нас действовал не столько он сам, сколько рассеянный свет его лучей, но зато действовал очень сильно. Более всех пасторалей Екатерининских времен приблизился к греческому поэту, с его романтизированной природой, Некрасов, в "Крестьянских детях" и родственных поэмах.Литература. Лучшее издание. Fritzsche с пространным латинским комментарием (1865, 2 т.) и с более кратким немецким, несколько раз переиздавшимся. Все же действительно хорошего издания поныне еще нет. Оценка у Couat, "Poesie alexandrine". Girard, "Etudes sur la poesie grecque".

Legrand, "Etude sur Théocrite" (1898). Лучший свод частичных исследований у Susemihl, "Geschichte der griechischen Litteratur in der Alexandrinerzeit" (I, 196, сл.). По-русски. Пер. A. H. Сиротинина (1890). Избр. Ид. Мерзлякова (1807), Гнедича (1820), Мея (1856. 58), Незвецкого (1876), В. В. Латышева ("На досуге", 1898). См. П. В. Никитин, "Об основах для критики текста эолических стихотворений Ф." (1876). Г. Вульфиус, "Александрийские этюды. I к биографии Ф." ("Ж. M. H. Пр.", 1892, № 3).Ф. Зелинский..