Нидзё - Непрошеная Повесть

Как только рассеялась туманная дымка праздничного новогоднего утра, придворные дамы, служившиево дворце Томикодзи, появились в зале приемов, соперничая друг с другом в блескенарядов. В то утро на мне было семислойное нижнее одеяние — цвет изменялсяот бледно-розового до темно-красного. Сверху платье пурпурного цвета, а еще односветло-зеленое и красная накидка с рукавами. Верхнее платье было заткано узором с веткамицветущей сливы над изгородью в китайском духе. Обряд подношения праздничной чарки императоруисполнял мой отец, старший государственный советник. Когда я вернулась к себе, то увиделаписьмо, к нему были приложены восемь тонких нижних одеяний, накидки, верхние платья разныхрасцветок. К рукаву одного из них был приколот лист бумаги со стихами.

«Если намне дано, / как птицам, бок о бок парящим, / крылья соединить, — / пусть хотя бынаряд журавлиный / о любви напомнит порою!»Но я завернула шелка обратно и послала со стихотворением. «Ах, пристало лимне / в златотканые платья рядиться, / доверяясь любви? / Как бы после в слезахгорючих / не пришлось омыть те одежды».Государь сообщил, что намеревается посетить нашу усадьбу в связи с переменой места, такпредписывали астрологи во избежание несчастья. В моей спальне поставили роскошные ширмы,воскурили благовония, нарядили меня в белое платье и пурпурную раздвоенную юбку-хакама. Отецпоучал меня, что я должна быть мягкой, уступчивой и повиноваться государю во всем.Но я не понимала, о чем все его наставления, и уснула крепким сном около жаровнис углем, ощущая только смутное недовольство.

Когда я среди ночи внезапно проснулась,то увидела рядом с собой государя, он говорил, что полю-бил меня еще ребенком и долгиегоды скрывал свои чувства, но вот пришла пора. Я ужасно смутилась и ничего не моглаотвечать. Когда же расстроенный государь отбыл, то мне стало казаться, что это не государь,а какой-то новый, неизвестный мне человек, с которым нельзя разговаривать просто, как прежде.И мне стало жаль себя до слез. Тут принесли письмо от государя, а я даже не смоглаответить, к тому же подоспело послание от него, Юкино Акэбоно, Снежного Рассвета. «О,если к другому / склонишься ты сердцем, то знай: / в тоске безутешной / я, должнобыть, погибну скоро, / словно дым на ветру растаю...»На следующий день государь снова пожаловал, и хотя я не в силах была ему отвечать,все свершилось по его воле, и с горечью смотрела я на ясный месяц.

Ночь просветлела,ударил рассветный колокол. Государь клялся мне, что наша связь не прервется никогда. Лунаклонилась к западу, облака протянулись на восточном склоне неба, и государь был прекрасенв зеленом платье и светло-серой накидке. «Вот он каков, союз мужчини женщин», — подумала я. Вспомнились мне строчки из «Повести о принцеГэндзи». «Из-за любви государя промокли от слез рукава...» Месяц совсем побелел,а я стояла, обессилевшая от слез, провожая государя, и он внезапно подхватил меняна руки и посадил в карету. Так он увез меня во дворец Томикодзи. Государь проводилсо мной ночь за ночью, но мне было странно, отчего в душе моей живет образ того, ктонаписал мне. «О, если к другому / склонишься ты сердцем, то знай...»Когда же я возвратилась домой, то почему-то стала с нетерпением ждать посланийот государя.

Но во дворце заработали злые языки, государыня относилась ко мне все хужеи хуже.Скоро наступила осень, и у государыни родилась дочь-принцесса. Захворал и скончалсяродитель государя, с его кончиной, казалось, тучи закрыли небо, народ погрузился в скорбь,яркие наряды сменились траурными одеждами, а тело покойного императора перевезли в храм длясожжения. Умолкли все голоса в столице, казалось, цветы сливы расцветут черным цветом. Вскоресрок заупокойных молебствований кончился, и все возвратились в столицу, настала пятая луна,когда рукава всегда влажны от весенних дождей. Я почувствовала, что в тягости, и отецмой, горько оплакивавший кончину государя и хотевший последовать за ним, узнав об этом,решился не умирать.

Хотя государь был со мной ласков, я не знала, сколько временипродлится его любовь. Отцу же становилось все хуже и хуже, на смертном одре он печалилсяо моей участи, что будет с сироткой, коли покинет ее государь, и наказал мне в этомслучае постричься в монахини. Скоро тело отца превратилось в бесплотный дым. Настала осень.Просыпаясь среди долгой осенней ночи, я прислушивалась к унылому постукиванию деревянныхвальков, тосковала по покойному отцу. Государь на 57-й день со дня его смерти прислалмне хрустальные четки, привязанные к цветку шафрана, изготовленного из золота и серебра,а к нему был прикреплен лист бумаги со стихами. «В осеннюю пору / всегда выпадаетроса, / рукав увлажняя, — /но сегодня много обильней / россыпь роснаяна одеждах...»Я ответила, что благодарю и что, конечно, отец на том свете радуется государевой ласке.Меня навещал друг семьи Акэбоно, Снежный Рассвет, с ним можно было беседовать о чем угодно,иногда досиживали до утра.

Он стал нашептывать мне о любви, да так нежно и страстно,что я не устояла, и только боялась, как бы государь не увидел нашу встречу во сне.Утром мы обменялись стихотворениями. Жила я в ту пору в доме кормилицы, довольнобесцеремонной особы, да еще ее муж и сыновья целый день шумели и галдели до позднейночи. Так что когда появлялся Акэбоно, мне было совестно за громкие крики и грохот рисовойступки. Но не было и не будет для меня дороже воспоминаний, чем об этих, в сущности,мучительных встречах. Любовь наша становилась все сильнее, и мне не хотелось возвращатьсяво дворец к государю. Но государь настоял, и в начале одиннадцатой луны пришлось мнепереехать во дворец, где мне все перестало нравиться. И тогда я втайне перебраласьв убогую обитель Дайго к монахине-настоятельнице.

Бедно и скромно жили мы, какв конце двенадцатой луны ночью пожаловал государь. Он выглядел изысканно и прекраснов темном одеянии на белом снегу при ущербном месяце. Государь отбыл, а на моем рукавеостались слезинки печали. На рассвете он прислал мне письмо. «Прощание с тобойнаполнило мою душу дотоле не изведанным очарованием печали...» В обители темно, замерзлападающая из желоба вода, стоит глубокая тишина, лишь вдали стук дровосека.Неожиданно — стук в дверь, глядь — а это Акэбоно, Снежный Рассвет. Снег валил,погребая все вокруг под собой, жутко завывал ветер. Акэбоно раздавал подарки, и день прошел каксплошной праздник. Когда он уехал, боль разлуки была нестерпимой. Во второй лунея почувствовала приближение родов.

Государь был в то время весьма озабочен делами трона,но он все же повелел монастырю Добра и Мира молиться о благополучном разрешенииот бремени. Роды прошли хорошо, родился младенец-принц, но я терзалась мыслями об отцеи своем возлюбленном Акэбоно. Тот снова навестил меня при свете унылой зимней луны. Мне всеказалось, что кричат ночные птицы, а то были уже птички рассветные, стало светло, выходитьот меня было опасно, и мы провели день вдвоем, и тут принесли ласковое письмоот государя. Обнаружилось, что я снова понесла от Акэбоно. Страшась людских взоров,я покинула дворец и затворилась у себя, сказавшись тяжело больной. Государь слал гонцов,но я отговаривалась, что болезнь заразная. Ребенок родился втайне, только Акэбоно и двеслужанки были со мной.

Акэбоно сам отрезал мечом пуповину. Я посмотрела на девочку. Глазки,волосики, и только тогда поняла, что такое материнская любовь. Но дитя мое унесли от менянавсегда. И так случилось, что потеряла я маленького принца, что жил в доме моего дяди,он исчез, как росинка с листа травы. Я оплакивала отца и мальчика-принца, оплакиваладочь, горевала, что Акэбоно покидал меня по утрам, ревновала государя к другимженщинам — такова была моя жизнь в ту пору. Я мечтала о горной глуши,о странствиях. «О, если бы мне / там, в Ёсино, в пустыни горной, / приютобрести — / чтобы в нем отдыхать порою / от забот и горестей мира!..»Государь увлекался разными женщинами, то принцессой, то одной молодой художницей,и увлеченья его были мимолетны, но все равно причиняли мне боль.

Мне исполнилосьвосемнадцать лет, многие знатные сановники посылали мне нежные послания, один настоятель храмавоспылал ко мне неистовой страстью, но она была мне противна. Он осыпал меня письмамии весьма искусными стихами, подстраивал свидания — одно свидание даже произошло передалтарем Будды, — и одно время я было поддалась, но затем написала ему. «Что ж,если однажды / изменятся чувства мои! / Ты видишь, как блекнет / любовь, исчезаябесследно, / подобно росе на рассвете?..»Я заболела, и мне казалось, что это он своими проклятиями наслал на меня хворь.Как-то раз государь проиграл старшему брату состязание в стрельбе из лукаи в наказание должен был представить брату всех придворных дам, прислуживающих при дворе.Нас переодели мальчиками в изящнейшие наряды и повелели играть в мяч в Померанцевомсаду.

Мячи были красные, оплетенные серебряной и золотой нитью. Затем дамы разыгрывали сценкииз «Повести о принце Гэндзи». Я уже было совсем решила отречься от мира,но заметила, что опять понесла. Тогда я скрылась в обители Дайго, и никто не мог найтименя — ни государь, ни Акэбоно. Жизнь в миру мне постыла, сожаления о прошломтомили душу. Уныло и мрачно текла моя жизнь, хотя государь разыскал меня и принудил вернутьсяво дворец. Акэбоно, который был моей первой настоящей любовью, постепенно отдалился от меня.Я размышляла о том, что меня ждет, ведь жизнь подобна недолговечной росе.Настоятель, который все так же неистово любил меня, скончался, прислав предсмертные стихи:«Вспоминая тебя, / ухожу я из жизни с надеждой, / что хоть дым от костра, /на котором сгорю бесследно, / к твоему потянется дому.

— И приписал. — Но,дымом вознесясь в пустоту, я буду по-прежнему льнуть к тебе». Даже государь прислал мнесоболезнование. «Ведь он так любил тебя...» Я же затворилась в храме. Государьотдалился от меня сердцем, государыня на дух не переносила меня, Акэбоно разлюбил,пришлось покинуть дворец, где я провела много лет. Мне было не жаль расставаться с суетныммиром, и я поселилась в храме Гион и стала монахиней. Меня звали во дворец,но я понимала, что душевная скорбь всюду пребудет со мной. И я отправиласьв далекое странствие по храмам и пещерам отшельников и очутилась в городе Камакура,где правил сёгун. Всем хороша была великолепная столица сёгуна, но мне казалось, что недостаетей поэзии и изящества. Так жила я в уединении, когда узнала, что скончался государь.В глазах у меня потемнело, и я бросилась назад, в старую столицу, чтобы хотьнеузнанной побывать на похоронах.

Когда я увидела дымок его погребального костра, всепомеркло в моей жизни. Поистине невозможно изменить то, что предначертано человеку закономкармы.Примечание переписчика. «В этом месте рукопись отрезана, и что написано дальше —неизвестно»..