Борис Можаев - Живой

Федору Фомичу Кузькину, прозванному на селе Живым, пришлось уйти из колхоза. И ведь не последнимчеловеком в Прудках был Фомич — колхозный экспедитор. То мешки добывал для хозяйства, то кадки, тосбрую, то телеги. И жена Авдотья работала так же неутомимо. А заработали за год шестьдесят двакилограмма гречихи. Как прожить, если у тебя пятеро детей?Трудная для Фомича жизнь в колхозе началась с приходом нового председателя Михаила МихайловичаГузенкова, до этого чуть ли не всеми районными конторами успевшего поруководить. И Потребсоюзом, иЗаготскотом, и комбинатом бытового обслуживания, и проч. Невзлюбил Гузенков Фомича за острый языки независимый характер и потому на такие работы его ставил, где дел выше головы, а заработка —никакого.

Оставалось — уходить из колхоза.Вольную жизнь свою Фомич начал косцом по найму у соседа. А тут доярки, занятые по горло на ферме,повалили к нему с заказами. Только перевел Фомич дух — проживу без колхоза. — как заявился к немуСпиряк Воронок, работник никакой, но по причине родства с бригадиром Пашкой Ворониным имеющий вколхозе силу, и предъявил Фомичу ультиматум. Или берешь меня в напарники, заработанное — пополам,и тогда оформим тебе косьбу в колхозе как общественную нагрузку, или, если не согласишься, мы спредседателем объявим тебя тунеядцем и под закон подведем.Выставил Живой незваного гостя за дверь, а на следующий день на покос к Фомичу приехал самГузенков и сразу же во все свое начальственное горло.

«Ты кто, колхозник или анархист. Почему наработу не выходишь?» — «А я из колхоза ушел». — «Нет, голубчик. Так просто из колхоза не уходят. Мытебе твердое задание дадим и со всеми потрохами из села выбросим».К угрозе Фомич отнесся серьезно — советские и колхозные порядки он на своей шкуре испытал. В 35-мпослали его на двухгодичные курсы младших юристов. Однако не прошло и года, как недоучившихсяюристов стали посылать председателями в колхозы. К этому времени Живой уже понимал механикуколхозного руководства. Тот председатель хорош, который и начальство подкрепит сверхплановымипоставками, и своих колхозников накормит. Но при ненасытности начальства или изворотливостьнечеловеческую нужно иметь, или без совести жить.

Фомич наотрез отказался от председательства, зачто и вылетел с курсов как «скрытый элемент и саботажник». А в 37-м другая беда. На митинге по случаювыборов в Верховный Совет неудачно пошутил, да еще местного начальника, который силой пыталсясвести его «куда надо», кинул так, что у начальника аж калоши с хромовых сапог послетали. СудилаФомича «тройка». Но Живой и в тюрьме не застрял, в 39-м написал заявление о желании пойтидобровольцем на финскую войну. Дело его пересмотрели и освободили. А пока комиссии заседали,финская война закончилась. Досыта повоевал Фомич на Отечественной, оставил на ней три пальца справой руки, но вернулся с орденом Славы и двумя медалями.…Исключали Фомича из колхоза в районе, куда вызвали повесткой.

И председательствовал назаседании сам предисполкома товарищ Мотяков, признававший только один принцип руководства. «Рогаломать будем!» — и как ни старался урезонить Мотякова секретарь райкома партии Демин, — все ж такиосень 53-го, другие нужны методы, — а постановило собрание исключить Кузькина из колхоза и обложитьего как единоличника двойным налогом. В месячный срок сдать 1700 рублей, 80 кг мяса, 150 яиц и две шкуры.Все, все до копеечки отдам, клятвенно пообещал Фомич, но вот шкуру сдам только одну — жена можетвоспротивиться, чтобы я с нее для вас, дармоедов, шкуру сдирал.Вернувшись домой, Фомич продал козу, спрятал ружье и стал ждать конфискационную комиссию. Те незамешкались. Под водительством Пашки Воронина обшарили дом и, не найдя ничего материальноценного, свели со двора старый велосипед.

Фомич же сел писать заявление в обком партии. «Я исключениз колхоза за то, что выработал 840 трудодней и получил на всю свою ораву из семи человек 62 кггречихи. Спрашивается, как жить?» — а в конце добавил. «Подходят выборы. Советский народ радуется…А моя семья и голосовать не пойдет».Жалоба сработала. Пожаловали важные гости из области. Нищета Кузькиных произвела впечатление, иснова было заседание в районе, только разбиралось уже самоуправство Гузенкова и Мотякова. Им — повыговору, а Живому — паспорт вольного человека, материальную помощь, да еще и трудоустроили —сторожем при лесе. Весной же, когда кончилось сторожевание, удалось Фомичу устроиться охранникоми кладовщиком при плотах с лесом. Так что и при доме, и при работе оказался Фомич.

Бывшее колхозноеначальство зубами скрипело, случая поджидало. И дождалось. Однажды поднялся сильный ветер, волнойстало раскачивать и трепать плоты. Еще немного, и оторвет их от берега, разметает по всей реке.Нужен трактор, всего на час. И Фомич кинулся в правление за помощью. Не дали трактора. ПришлосьФомичу за деньги да за бутылку искать помощника и тракториста — спасли они лес. Когда же Гузенковзапретил колхозному магазину продавать Кузькиным хлеб, Фомич отбился с помощью корреспондента. Инаконец, третий удар последовал. Правление решило отнять у Кузькиных огород. Фомич уперся, и тогдаобъявили Живого тунеядцем, захватившим колхозную землю. Устроили в селе суд. Грозило емузаключение. Трудно было, но и на суде вывернулся Живой, сообразительность и острый язык помогли.

Атут и судьба расщедрилась — получил Фомич место шкипера на пристани возле своей деревни. Потекласпокойная и неторопливая летняя жизнь. Зимой хуже, навигация заканчивается, приходилось плестикорзины на продажу. Но снова пришла весна, а с ней и навигация, приступил Фомич к своим шкиперскимобязанностям и вот тут узнал, что пристань его упраздняют — так новое речное начальство решило.Фомич кинулся к этому новому начальству и в качестве оного обнаружил своего заклятого другаМотякова, вновь воскресшего для руководящей работы.И снова перед Федором Фомичом Кузькиным встал все тот же вечный вопрос. Как жить. Он еще не знает,куда пойдет, чем займется, но чувствует, что не пропадет. Не те времена, думает он. Не такой человекКузькин, чтобы пропасть, думает читатель, дочитывая финальные строки повести..